Представленный русскими социал-демократами

Дата: 2025-06-02; Просмотры: 13

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

МЕЖДУНАРОДНОМУ РАБОЧЕМУ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМУ

КОНГРЕССУ В ЛОНДОНЕ В 1896 ГОДУ

От издателей

Настоящий доклад был для конгресса напечатан на немецком и английском языках и роздан в большом ко­личестве экземпляров делегатам всех национальностей. Издавая теперь русский подлинник, мы считаем нужным предпослать ему несколько слов о приеме, оказанном Международным конгрессом представителям русского рабочего класса, и о значении этого приема.

Заседавший в Лондоне в июле 1896 года Междуна­родный рабочий социалистический конгресс был первым, на который явились представители организованного рус­ского пролетариата. Рабочие десяти русских городов по­желали через своих представителей заявить, что и они присоединяются к борющейся за свое освобождение ми­ровой армии рабочих. Представители всемирного про­летариата оценили значение этого первого появления русского рабочего на Международном социалистическом конгрессе. Россия — единственное большое и сильное государство в Европе, в котором рабочие не только эко­номически угнетены, но и не пользуются никакими по­литическими правами для борьбы за лучшее будущее. В России государственный закон и государственная власть требуют от рабочего класса полного безмолвия и безусловной покорности и жестоко преследуют всякую его организацию. В России неограниченно царит воля царя и его чиновников, а творит эта воля то, что ей предписывают интересы дворян и капиталистов.

Западные народы также на собственном теле испы­тали благодеяния царского самодержавия. Дорогой це­ной бесчисленных человеческих жертв смели они это препятствие на пути к конечному торжеству рабочего класса. Представители их хорошо поняли, как тяжела для русских рабочих борьба против самодержавия ца­ря и полиции. Но русское самодержавие гнетет не толь­ко русский народ. Все те, кто на Западе с ужасом смот-

176

Издания на русском и немецком языках «Доклада, представленного русскими социал-демократами Международному рабочему социали­стическому конгрессу в Лондоне в 1896 г.».

рят на возрастающее влияние рабочего класса, видят в русском самодержавии сильнейший оплот против этой новой силы, грозящей положить конец всякому угнете­нию и всякой эксплуатации. Русское самодержавие — живая угроза европейской свободе. Его падение — за­ветное желание европейской демократии, борьба с ним — настоятельная задача мирового пролетариата.

Вот почему Лондонский конгресс единогласно и во­сторженно принял следующую резолюцию:

«Конгресс считает нужным указать на чрезвычайно важный и небывалый до сих пор факт присутствия представителей от русских рабочих организаций на меж­дународном съезде. Он приветствует пробуждение рус­ского пролетариата к самостоятельной жизни и от име­ни борющихся рабочих всех стран желает русским бра­тьям мужества и непоколебимой бодрости в их тяжелой борьбе против политической и экономической тирании. В организации русского пролетариата конгресс видит луч-

177

шую гарантию против царской власти, являющейся од­ной из последних опор европейской реакции» ¹.

Это заявление представителей рабочего класса всего мира наглядно показывает, какое огромное значение они придают вступлению русских рабочих в ряды освободи­тельной армии, какие надежды возлагаются на них ев­ропейско-американскими братьями. Обязанность передо­вых слоев нашего пролетариата — направить все свои силы и всю свою энергию на то, чтобы возможно скорее оправдать эти надежды. Восторженное сочувствие, вы­раженное Лондонским конгрессом освободительным уси­лиям русских рабочих, пусть послужит им источником ободрения на их трудном пути. Сознание тесной связи с миллионами борющихся братьев на Западе будет при­давать им новые силы в борьбе за свободу и равенство.

Доклад

Дорогие товарищи!

В докладе, представленном от имени редакции жур­нала «Социал-демократ» Международному социалисти­ческому конгрессу в Брюсселе, сказано (стр. 15) ²:

«Мы считаем своим долгом покрыть Россию сетью рабочих кружков. Пока эта цель не будет достигнута, мы не будем принимать участие в ваших конгрессах: до этого момента всякое представительство русской соци­ал-демократии было бы фикцией».

В настоящее время мы можем с законной гордостью сказать, что эта задача отчасти исполнена. Первые, са­мые трудные шаги на поприще организации русского рабочего класса уже сделаны, по крайней мере — места­ми. И вот почему русская социал-демократическая де­легация является на Международном рабочем конгрессе нынешнего года более многочисленной, чем когда-либо прежде.

Чтобы дать вам хоть некоторое понятие о том, как приходится нам вести свое дело и с какими трудностя­ми мы встречаемся почти на каждом шагу, мы укажем прежде всего на то, что происходило и происходит в столице русской империи, С.-Петербурге ³.

В течение всего десятилетия 80-х годов рабочее дви­жение тлело в многочисленных, но разрозненных рабо­чих кружках, где велась социал-демократическая про­паганда. То усиливаясь, то опять затихая, терпя огром­ные потери и опять, как феникс, возрождаясь из пепла, эта пропаганда велась с переменным успехом, не выхо-

178

Рукописная копия «Доклада» с редакционной правкой Г. В. Плеханова. Сверху пометка Л. Г. Дейча.

дя за пределы кружков, вплоть до самого последнего времени, т. е. до осени 1895 года. Только в этом году разрозненные дотоле группы нашли возможным слиться в одну организацию, принявшую название: «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» ⁴, только с этого времени удалось социал-демократам С.-Петер­бурга выйти на широкую арену массовой агитации. Об­разование союзов и касс взаимопомощи на случай ста­чек, с одной стороны, выработка сознательных агитато­ров — с другой, наконец, массовая агитация путем воз­званий, распространения брошюр, формулирования тре­бований рабочих различных мастерских, фабрик и заво­дов, с третьей,— таковы в немногих словах ближайшие, практические задачи, поставленные себе «Союзом».

Условия, в которые поставлен названный «Союз» русской действительностью, дают нам возможность го­ворить с некоторою определенностью лишь об этой по­следней публичной стороне его деятельности.

Периодическое, массовое появление летучих листков было в Петербурге явлением давно не виданным и ос­новательно позабытым даже русской полицией. Тем большее впечатление производили воззвания «Союза», с ноября месяца появляющиеся массами во всех концах Петербурга. Прокламации, разбросанные в тысячах эк­земпляров в рабочих кварталах на улицах, приклеен­ные в виде афиш на столбах, рассеянные в мастерских

179

и на фабриках,— производили удручающее впечатление как на гг. фабрикантов, так и на местную администра­цию, прилагавшую крайние усилия, дабы искоренить крамолу. Хватались представители так называемой «ин­теллигенции», высылались на родину десятками и сотня­ми заподозренные рабочие, но ничто не помогало. Ли­стки появлялись немедленно вслед за арестами, как бы дразня своим появлением ретивых слуг царского прави­тельства.

Отличительная черта этих воззваний «Союза» — их конкретный, практический характер. Каждое из этих воззваний имело дело с определенным злоупотреблением со стороны фабриканта, с определенным произволом ад­министрации, каждое из них, опираясь на подробности данного случая, имело целью формулировать требова­ния рабочих, развить в них классовое самосознание, по­казать противоположность их интересов интересам ка­питалистов, показать, наконец, что царское правительст­во являлось и является во всех случаях усердным слу­гою буржуазии, усердным гасителем всякого сознатель­ного движения русского пролетариата. Почва, которую приходилось культивировать петербургской социал-де­мократической организации, была полна жизненных соков; само уже появление «Союза» служило знамена­тельным симптомом пробуждения петербургского проле­тариата; неудивительно, что результаты планомерной деятельности «Союза» не замедлили сказаться.

Зима 1895/96 г. в Петербурге была богата, как ни­когда, стачками и волнениями рабочих, полна той жиз­ни, которая характеризует проснувшееся сознание рабо­чих масс.

В ноябре прошлого года вспыхивает стачка на сукон­ной фабрике Торнтона; рабочие выставляют требования, формулируемые «Союзом» в массе разбросанных прок­ламаций; запуганный фабрикант и растерявшаяся поли­ция спешат удовлетворить требования негодующих ра­бочих. Почти одновременно волнуются и забастовывают папиросницы на табачной фабрике Лаферма . Начавше­еся <было> стихийно, движение принимает, благодаря «Союзу», более рациональные формы; опять выставля­ются требования, и опять их спешат удовлетворить во избежание дальнейших «недоразумений». Месяц спустя происходит забастовка на фабрике Т-ва механического производства обуви. Возникает стачка на лесопильне Лебедева. Волнуются рабочие Путиловского завода, происходят неприятные для администрации объяснения

180

на бумагопрядильне Кенига. В январе <месяце> ус­пешно и быстро заканчивается стачка на бумагопря­дильне Воронина (на острове Резвом); наконец, появив­шиеся листки вызывают волнение среди рабочих «Ново­го Адмиралтейства». Одно уж появление листков за­ставляет идти на уступки администрацию казенного Александровского чугунного завода, а угрозы забастов­ки вторично сламывают упорство г. Воронина, хозяина уже упомянутой нами мануфактуры.

Таково было положение дел к началу мая 1896 г. Только что отмеченные стачки произведены были рабо­чими различных отраслей производства и по различным поводам. Нетрудно, однако, уловить несколько общих, типичных черт в требованиях, выставленных стачечни­ками. В огромном большинстве случаев рабочие протес­туют против прямых нарушений со стороны фабричной администрации закона, т. е. тех или других статей того самого законодательства, которое, вообще говоря, ста­вит рабочего в полную зависимость ⁵ от хозяина.

Рабочие требуют, во-первых, точного исполнения за­кона: они стараются, во-вторых, удержать за собой пре­жний уровень заработной платы, сохранить status quo и противодействовать понижательному движению в це­нах на рабочие руки.

Иллюстрируем сказанное.

Чего требуют, напр., забастовавшие рабочие фабри­ки Торнтона? Они требуют, как говорилось в одном из листков, чтобы исполнялся «закон о том, что рабочему должна быть перед началом работы объявлена величи­на того заработка, на который он идет», они требуют, чтобы фабричный инспектор следил за тем, «чтобы в расценках не было обмана, чтобы они не были двойны­ми» ⁶.

Или вот, волнуются рабочие так называемого «Но­вого Адмиралтейства». Почему? Дело в том, что на­чальник порта адмирал Верховский <с решительно­стью военного человека> издает распоряжение о выда­че рабочим платы только раз в месяц, а закон между тем с совершенной ясностью гласит: «При найме рабо­чих на срок неопределенный выдача заработной платы должна производиться не реже двух раз в месяц».

Вскоре после окончания стачки на табачной фабрике Лаферма (в начале декабря 1895 г.) фабричная инспек­ция должна была признать правильность требований ра­ботниц, стоявших на почве закона, и заявить в циркуля­ре, напечатанном в русских газетах 20-го декабря 1895

181

года и разосланном табачным фабрикантам, что «жало­бы работниц верны» и что «нельзя произвольно брако­вать товар. Если хозяин признает товар негодным, то он не имеет права из-за нескольких испорченных папирос браковать всю сотню. Такая браковка совершенно про­извольна. Только за испорченные папиросы (от небреж­ной или неумелой работы) хозяин может налагать штраф по табели, порчу же материалов взыскивать только по суду» и т. д.

Таковы же по своему характеру главнейшие из тре­бований, выставленных рабочими на Калинкинской ма­нуфактуре, на бумагопрядильне Кенига, на мануфактуре Воронина, на Александровском чугунном заводе и т. д.

Мы говорили уже о другой общей черте в требовани­ях петербургских рабочих — о стремлении их сохранить существующий или вернуть недавно бывший размер за­работной платы.

Таковы крайне умеренные требования петербургских рабочих. А между тем, надо вспомнить, сколь малым приходится довольствоваться теперь русскому пролета­рию. Здесь не место давать характеристику его экономи­ческого положения, отметим только две-три цифры, по­черпнутые нами из петербургской литературы «воззва­ний». Когда ткачи фабрики Торнтона, измученные нуж­дою, потеряв всякое терпение, устроили вышеупомяну­тую стачку, многие из них, благодаря затишью в произ­водстве, зарабатывали не более семи рублей в месяц — цифра, невероятная для рабочего западноевропейской крупной капиталистической промышленности.

Когда в начале мая, во время грандиозной стачки петербургских бумагопрядилен, господствовало возбуж­дение на так называемой Русско-Американской резино­вой мануфактуре, расходившиеся среди рабочих листки указывали между прочим на то, что какой-нибудь валь­цовщик при 11-часовом рабочем дне, при работе, кото­рая по прошествии немногих лет вызывает кровохарка­нье, зарабатывает всего-навсего 65 коп. в день. Суще­ствование невероятно низкого уровня заработной платы признают, в откровенную минуту, даже представители русской администрации. Во время «усмирения» стачки на фабрике Лаферма, когда папиросницы, жалобы кото­рых циркуляр фабричной инспекции признал «верны­ми», а положение «очень бедственным», когда эти са­мые папиросницы обливались, по приказанию начальни­ка петербургской полиции, из пожарных насосов, этот самый воинственный градоправитель имел наглость,

182

признав всю недостаточность заработка работниц, посо­ветовать им в виде подспорья заняться проституцией.

Придавленное страшной нуждой, эксплуатируемое самым наглым образом, третируемое полицией, еще не­организованное большинство петербургских рабочих чутко прислушивалось к голосам своих организованных, сознательных товарищей. То здесь, то там вспыхивали и пожаром разгорались волнения рабочих, стоило лишь появиться листку социал-демократической организации. Фабрикант, как мы уже не раз видели, спешил в тревоге делать уступки, а царская полиция с лихорадочной по­спешностью принималась за «оздоровление атмосферы», за удаление неблагонадежных элементов, льстя себя на­деждой, что ей удастся дезорганизовать, разгромить, стереть с лица земли ненавистный «Союз».

С начала декабря (стар. стиля) прошлого года пра­вительство предпринимает целый поход против невиди­мых «злоумышленников».

В ночь с 8-го на 9 декабря схвачено было несколько десятков «подозрительных» для полиции лиц как из сре­ды так называемой «интеллигенции», так и из среды ра­бочих. Полиция торжествовала, полагая, что держит в руках «вожаков» движения. И что же? Немедленно пос­ле этих арестов появилась прокламация «Союза», раз­бросанная на массе фабрик и предупредительно послан­ная господам представителям власти. В ней «Союз» за­являл, что полиция «ошиблась в адресе», возвещал о но­вых стачках и заканчивал ее следующими словами, си­лу и значение которых русское правительство оценило лишь впоследствии: «Арестами и высылками не подавят рабочего движения: стачки и борьба не прекратятся до тех пор, пока не будет достигнуто полное освобождение рабочего класса из-под гнета капиталистов».

С этих пор начинается своего рода поединок между петербургской полицией и организацией «Союза». Обо­зленные жандармы хватают направо и налево. Единич­ные аресты продолжаются в течение всего декабря, в январе происходят массовые обыски, аресты, высылки, и затем не проходит недели, чтобы не вылавливался из рабочей массы тот или другой заподозренный в сноше­ниях с «Союзом» рабочий.

А издание прокламаций, раскрывающих глаза рабо­чим на капиталистическую эксплуатацию, на своеволие царских слуг, идет своим чередом, непрерывно подымая бодрость и веру пролетария в свои силы, внося тревогу и страх в сердца предпринимателей.

183

Наконец, царское правительство считает нужным, ус­тами своего министра финансов, г. Витте, забить трево­гу — министр издает секретный циркуляр, невзначай по­падающий на страницы центрального органа немецких соц.-демократов, а затем и в русские газеты; в нем он призывает фабричных инспекторов блюсти за сохране­нием патриархального строя отношений, якобы сущест­вующего на русских фабриках, предостерегает самих ра­бочих от козней подстрекателей — этих, по словам цир­куляра, злейших врагов рабочего класса ⁷.

Опубликованный циркуляр, распространенный «Сою­зом» в рабочей среде, уничтожил последние следы и без того слабого престижа русского фабричного инспектора, он раскрыл его двусмысленную роль будто бы защитни­ка интересов рабочего, разоблачил его сущность безглас­ного слуги абсолютизма, заигрывающего с буржуазией. «Союз» вообще не упускал случая дискредитировать в глазах рабочего царское правительство, показать рабо­чему, что в борьбе за лучшее будущее он должен рас­считывать лишь на свои собственные силы. Первого мая настоящего года «Союз» издал прокламацию, выясняю­щую рабочим значение всемирного рабочего праздника. Жадно хватается петербургский рабочий за печатное слово и нарасхват читает он листок, говорящий о том, каких успехов достигли рабочие других стран, благодаря упорной борьбе, благодаря стройной организации.

Кроме листков, написанных по определенному пово­ду, «Союз» распространял еще массами брошюры и вся­кого рода издания, частью привезенные из-за границы, частью напечатанные в тайных типографиях в самой России. При этом следует, однако, заметить, что спрос на печатное слово значительно превышает предложение, что «Союз», при всем старании, не был в силах вполне удовлетворять растущей потребности рабочего в знании при тех невыносимо тягостных условиях, в которые ста­вили его вечные репрессалии русского правительства.

Усилия петербургских социал-демократов не пропали даром: брошенные семена дали богатую жатву. В среде рабочих создалась атмосфера, насыщенная духом недо­вольства и протеста. При таких-то условиях возникла и разрослась колоссальная (на русскую мерку) стачка почти всех петербургских бумагопрядилен, стачка, сы­гравшая крупнейшую роль в истории не только петер­бургского, но и всего русского рабочего движения ⁸.

Как известно, русские промышленники, не без при­ятности приютившиеся под сенью русской протекцион-

184

ной системы, все без исключения — «патриоты своего отечества», пользующиеся всякой оказией для выраже­ния своих верноподданнических чувств. «Патриотами» явились они и во время недавних коронационных тор­жеств. Их «патриотизм», однако, быстро иссяк, когда де­ло дошло до реальных, хотя и незначительных жертв, когда дело коснулось до их туго набитого кошелька. По­чтенные представители русской промышленности — по крайней мере многие из них — наотрез отказались удов­летворить требования рабочих, настаивавших на получе­нии платы за коронационные дни, которые они «прогу­ляли» не по собственной вине. Такой отказ получили между прочим рабочие так называемой Екатерингофской мануфактуры, расположенной на одной из окраин Петер­бурга. Рабочие этой мануфактуры обратились за помо­щью к другим бумагопрядильням и послали к ним своих делегатов. Рабочие целого ряда бумагопрядилен горя­чо отозвались на этот призыв; было постановлено пред­ставителям разных фабрик собраться на сходку и фор­мулировать общие всех петербургских бумагопрядилен требования. В конце мая состоялось в Екатерингофском парке собрание делегатов; присутствовало на нем чело­век сто — явление, совершенно необычайное для Петер­бурга и поражающее всякого, хоть немного знакомого с полицейским режимом русского государства. На этой сходке под открытым небом были выставлены общие требования всех занятых в бумагопрядильнях рабочих, они были затем формулированы в прокламации, издан­ной «Союзом» и распространенной в огромном количест­ве по всему Петербургу. Затем началась стачка.

Приводим текст этой прокламации, подписанной «Союзом» 30 мая 1896 г. озаглавленной: «Чего требу­ют рабочие бумагопрядилен».

«Мы хотим,

1. чтобы рабочий день у нас везде продолжался от 7 час. утра до 7 час. вечера, вместо теперешних от 6 ч. утра до 8 час. вечера;

2. чтобы обеденное время длилось полтора часа и, та­ким образом, весь рабочий день продолжался 10½ ч. вместо 12;

3. чтобы расценки везде были повышены на одну коп., и где можно, — на две коп. против нынешних;

4. чтобы шабашили по субботам везде одновременно в 2 ч.;

5. чтобы хозяева самовольно не останавливали ма­шин и не пускали их в ход раньше времени;

185

6. чтобы заработок за первую половину месяца вы­давали правильно и вовремя, а не оттягивали;

7. чтобы было сполна заплачено за коронационные дни».

В течение нескольких дней стачка охватила 17 бума­гопрядилен, вскоре примкнуло еще 4, и таким образом, за ничтожными исключениями, все петербургские бума­гопрядильни прекратили работу. В стачку вовлечено было от 30 до 40 тысяч рабочих.

Впечатление от стачки получилось потрясающее. Пе­тербургское буржуазно-чиновничье общество, ошелом­ленное неожиданным для него явлением, задавало себе вопрос: неужели и у нас на Руси есть рабочий вопрос, неужели и у нас проснулся беспокойный дух пролета­рия, не дающий спать «гнилому Западу»? В особенное недоумение приводило петербургского обывателя необы­чайное спокойствие, дисциплина забастовавшей массы рабочих. Патрули казаков и усиленные отряды полицей­ских передвигались в рабочих кварталах среди пустын­ных улиц, на которых не было слышно даже обычного шума и гама. Там, где собиралась толпа и говорились речи, единичные призывы к насилию встречали отпор со стороны сознательных рабочих. Толпа была спокойна даже тогда, когда тот или другой местный полицейский чин обращался к ней с речами, выхвалявшими заслуги фабрикантов, якобы в поте лица своего трудящихся на общую пользу. Изумленный Петербург в первый раз громко заговорил о рабочем движении: стачку обсуж­дали, ее защищали, на нее нападали, о ней толковали все, она у всех была на устах, даже у тех, кому впер­вые приходилось обращать внимание на подобного рода вопросы. А представители власти между тем не теряли времени: созвано было экстренное собрание фабричного присутствия, на котором обсуждался вопрос, что делать; министр финансов конфиденциально сообщил фабрикан­там о готовности правительства поддержать их; градо­начальник обращался к рабочим с печатными воззвани­ями, тон которых заметно понижался, по мере того как стачка затягивалась, а рабочие продолжали сохранять спокойствие, на зло и удивление полиции. Положение становилось угрожающим. Стачечное настроение зара­зительно. Ходили слухи, что рабочие Путиловского и некоторых других металлических заводов не сегодня за­втра бросят работу,— а это было равносильно увеличе­нию числа стачечников еще на несколько десятков ты­сяч. На писчебумажной фабрике Варгунина было не-

186

спокойно. На Александровском чугунном заводе рабочие уже забастовали, но начальство поспешило их успоко­ить, пообещав выполнить их требования. На огромной резиновой мануфактуре ходили листки и вызывали вол­нение. Нужно было покончить со стачкой во что бы то ни стало. Тем более что — неслыханное дело! — из-за стачки сам царь откладывал свой торжественный въезд в Петербург.

И вот были приняты самые радикальные средства. В иных местах градоначальник обращался лично к рабо­чим (как это было на фабрике Кенига) с увещаниями, обещая после рассмотреть их требования, удовлетво­рить, насколько это будет «возможно», только бы те­перь, перед въездом царя, они перестали «бунтовать». Где не помогали меры «кротости», действовали иначе. Фабричные дворы были оцеплены солдатами, к рабочим, оставшимся дома, врывалась полиция и спрашивала каждого из них поодиночке, желают ли они возобновить работу или нет. Нежелающие немедленно арестовыва­лись, сажались в тюрьму, высылались. Излишне прибав­лять, что фабрики были наводнены шпионами, как это, впрочем, вообще в обычае у русской полиции. Но глав­ные удары, по мнению властей, должны были быть на­правлены против «Союза», против той организации, ко­торая заявляла во время стачки о своем существовании бесчисленными прокламациями. Возобновились аресты, хватались опять «интеллигенты», почему-либо возбуж­давшие подозрение полиции.

Не имея достаточно материальных средств, чтобы долго держаться, под гнетом страшных репрессий, тер­роризовавших население, рабочие начали понемногу приниматься за работу, стачка постепенно затихала и, наконец, совсем прекратилась ⁹.

Министр финансов издал воззвание: указывая на противозаконность стачек, которые вызываются подстре­кательствами «злонамеренных людей», г. Витте говорит в лицо рабочим наглую ложь, что «правительству одина­ково дороги как дела фабрикантов, так и рабочих». Рус­ские рабочие, конечно, хорошо знают, что соглашение и союзы рабочих, что нарушение контракта и стачка по русским уголовным законам преступны, но петербург­ский пролетариат под руководством «Союза» и задается как раз преступною целью сломить эти возмутительные, противные культуре и человеческому достоинству зако­ны, в которых так ярко выражается одинаковая забота самодержавного правительства о хозяевах и рабочих.

187

Каков, спросят нас, результат стачки, что дала она, если вообще дала что-нибудь петербургскому рабочему? Некоторые требования рабочих были удовлетворены, другие было обещано рассмотреть впоследствии. Это не­много. Но не в этом смысл и великое значение только что закончившейся стачки. Нам важен и дорог ее поис­тине огромный нравственный результат. Она служила живым свидетельством того, что русский рабочий умеет дружно и стойко стоять за свои интересы, что он спосо­бен к дисциплине, к организации, вызывающей слова удивления у злейших врагов его.

Стачка была, и это главное, живым уроком самому рабочему. Постоянные столкновения с полицией чрезвы­чайно наглядно и чувствительно показали ему его бес­силие в нынешнем русском государстве; он понял, что за спиной капитализма стоит другой враг — русское са­модержавие; он понял, что ему нужно прежде всего и больше, чем кому бы то ни было, добиваться политиче­ской свободы. Фактически политический вопрос всплыл во время стачки на поверхность русской общественной жизни. О нем-то и говорил «Союз», обращаясь в своем воззвании к представителям русского общества и заяв­ляя им, что все те, кто являются в русском обществе действительными, а не мнимыми врагами самодержа­вия, должны всеми зависящими от них средствами под­держивать начинающееся массовое движение русского пролетариата.

То, что происходило в Петербурге, совершалось в об­щих чертах, хотя и в меньших размерах, и в других центрах русской общественной и промышленной жизни.

Так, весною 1895 года прекращают работу из-за не­удовольствий с администрацией рабочие железнодорож­ного депо на Московско-Курском вокзале. В двадцатых числах мая того же года волнуются рабочие на ткацкой фабрике Прохорова в Москве; в июне происходит столк­новение рабочих с казаками и полицией на фабрике Мазурина и Герасимовых в Кускове под Москвою; в том же июне вспыхивает стачка рабочих в складе това­рищества К. и С Поповых. Наши московские товарищи, подобно петербургским, пользуются всеми явлениями этого рода для выяснения рабочему классу его совре­менного положения и его задач в будущем. Так, по по­воду недавней петербургской стачки центральный коми­тет московского рабочего союза выпустил две прокла­мации, в которых приглашал московских рабочих ока­зать дружную поддержку их петербургским братьям.

188

В мае 1895 г. стачка рабочих на фабрике Корзинки­на в Ярославле (на этой фабрике работало 7579 чело­век: 4238 мужчин, 3028 женщин, 111 мальчиков и 22 девочки), к сожалению, вызвала целое кровопролитие: офицеры Петров и Калугин напали со своей солдатней на одну, до тех пор совершенно мирную, группу стачеч­ников, а когда неожиданно атакованные рабочие стали защищаться камнями, они приказали сделать залп, пос­ле которого на месте столкновения оказалось три убитых (в том числе один ребенок и одна женщина) и 18 ране­ных * ¹⁰.

Подобное же столкновение рабочих с войсками едва не произошло в большом фабричном селе Тейково близ города Иваново-Вознесенска Владимирской] губ[ернии], весною 1895 г., на фабрике Каретниковых . Рабочие, в числе 5000 чел., собрались на фабричном дворе и всту­пили в шумные объяснения с англичанином-директором. Перепуганный директор выстрелил в рабочих из ре­вольвера, что и послужило сигналом к его гибели: он был немедленно сбит с ног и буквально растерзан оже­сточенной толпою. Местная полиция телеграфировала об этом происшествии в губернский город Владимир, от­куда немедленно выступили в Тейково казаки и пехота. К счастью, кровавое столкновение было предотвращено благоразумием гг. Каретниковых! Они уступили требо­ваниям рабочих; работы немедленно возобновились, и администрации осталось лишь начать полное грубого произвола следствие об убийстве директора.

Немало насилий со стороны администрации было и во время стачки на фабрике товарищества Иваново-Воз­несенской ткацкой мануфактуры в октябре того же года. Эта стачка окончилась, по-видимому, торжеством пред­принимателей; после двух недель борьбы рабочие вы­нуждены были взяться за работу. Но дружный отпор, данный ими предпринимателям, все-таки не остался без последствий. Опасаясь новых волнений, фабричный ин­спектор убедил товарищество несколько повысить зара­ботную плату.

В Нижнем Новгороде местный социал-демократиче­ский союз должен был зимою 1895/96 г. вступить в борь­бу с особого рода подрядной системой найма рабочих и расплаты с ними, практиковавшейся на механ[ическом]

* Убийцы-офицеры получили за свой подвиг «Высочайшую» благодарность: император Николай заявил, что он «весьма доволен стойким и спокойным поведением войск во время фабричных бес­порядков»!!

189

зав[оде] товарищества] «Добров и Набгольц». Воззва­ние, с которым нижегородский соц.-демократический со­юз обратился к рабочим «Доброва и Набгольца», про­извело очень сильное впечатление на рабочих и боль­шой переполох в среде заводской администрации и по­лиции. Под его влиянием некоторые из самых вопию­щих злоупотреблений, имевших место на названном за­воде, прекратились, хотя, может быть, и не надолго.

На юге России пробуждение классового сознания рабочего класса идет не менее быстро, чем на севере. Там тоже нет ни одного крупного промышленного цент­ра, в котором последние два-три года не ознаменовались бы стачками и иными проявлениями растущего недо­вольства пролетариата. Так, уже в 1893 и 1894 гг. по­лиция Ростова-на-Дону имела много хлопот с рабочими железнодорожного депо Владикавказской дороги, кото­рые требовали (в марте 1894 года) повышения заработ­ной платы и сокращения рабочего дня и вообще оказа­лись весьма «неблагонадежными» * ¹¹.

В Екатеринославе летом 1895 года полиция напала на след социал-демократической пропаганды на рельсо­прокатном Южно-Александровском заводе. Уже тогда арестовано было 16 рабочих. Эти аресты возобновились зимою 1895/96 г., и тогда наши екатеринославские това­рищи пострадали очень сильно; арестовано было на разных фабриках и заводах около 100 человек; кроме того, многие рабочие, заподозренные в социалистическом образе мыслей, были лишены заработка, т. е. осуждены чуть не на голодную смерть.

Но едва ли не быстрее, чем в других центрах рус­ского юга, идет вперед пробуждение классового само­сознания пролетариата Одессы. Минуя множество мел­ких фактов, мы укажем на то, что в этой столице Ново­россии в течение долгого времени рабочие собирались на правильные собрания в одном из местных ресторанов. На этих собраниях была выработана «программа южно­русских рабочих». Полиция узнала об этих собраниях и в один день арестовала двести человек, которые потом обвинялись в составлении тайного общества, имеющего целью вести агитацию среди рабочих законными и не­законными средствами. Но с этими арестами не прекра­тилось рабочее движение в Одессе. В июле того же года

* В марте 1894 года полиция выслала из Ростова-на-Дону ад­министративным порядком около 200 ра-бочих. Другие были поса­жены в тюрьмы под предлогом «политического преступления». Один из аре-стованных, рабочий Шамуров, был доведен до сумасшествия.

190

полиция сочла нужным закрыть три ресторана и один трактир, где происходили тайные собрания рабочих, и произвести много арестов в городе. В декабре того же года опять произошли аресты. Все арестованные обвиня­ются в социалистической пропаганде.

Переходя на запад России, мы с особенным удоволь­ствием указываем нашим иностранным товарищам на успехи социал-демократической пропаганды между ев­реями, составляющими весьма значительную, а иногда и преобладающую часть населения в городах и местеч­ках этого края. В этой местности фабрично-заводская промышленность развита слабо, там преобладает мел­кий ремесленный труд, на почве которого вырастают своеобразные виды эксплуатации и которыми занимают­ся по преимуществу бедные евреи. Эти парии русской земли, не имеющие даже тех жалких прав, которыми об­ладает христианское население, «обыватели» России, обнаружили в борьбе со своими эксплуататорами столь­ко стойкости и столько чуткости в понимании социально-политических задач современного рабочего движения, что их в некотором отношении можно считать авангар­дом рабочей армии в России *.

До какой степени ясно сознание передовых предста­вителей еврейского социал-демократического движения, покажут несколько строк, выписанных нами из брошю­ры, изданной по поводу стачки на табачной фабрике од­ного из западнорусских городов:

«Нет единого еврейского народа, внутри его имеется два народа, два враждебных класса, и борьба этих клас­сов дошла до таких размеров, что ее не может уже пога­сить ни уважение к синагоге и духовенству, ни грозная власть начальства».

И далее.

«Нам ли сожалеть об этом? Нам ли стараться поме­шать этому: ведь мы только в этой борьбе с капитали­стами почувствовали себя людьми, только на этой борь­бе научились понимать свои интересы, только в этой не­нависти к капиталу мы воспитали в себе любовь и брат­ское чувство к своим товарищам по страданиям, ведь только из этого раскола между капиталом и трудом вы­росло наше сознание, в этой борьбе оно развилось и ок­репло. Нам ли жалеть о тех старых временах, когда не­вежественные, презираемые и ненавидимые снизу, опле-

* Укажем на то, что наш товарищ Плеханов является на Лон­донском конгрессе представителем, между прочим, тысячи органи­зованных рабочих одного из городов западной России ¹².

191

вываемые и притесняемые сверху, евреи влачили жизнь дикарей, вечно трясущихся за свое жалкое существова­ние, вечно ожидающих грозы? Нам ли жалеть о потере связи между еврейским бедняком и еврейским магна­том, когда мы вместо нее приобрели связь, соединяю­щую нас с рабочими русскими, польскими, литвинскими, с рабочими всех стран? Будущее несет нам укрепление этой связи, рост нашей силы и нашего сознания,— чего же нам жалеть о темном прошедшем, без борьбы, без раскола, но зато и без жизни?» ¹³.

Эти строки не нуждаются в комментариях.

Как на яркий признак пробуждения сознания русско­го рабочего класса укажем, наконец, на тот интерес, с которым читаются нашими рабочими все попадающие в русские газеты известия о движении западноевропейско­го пролетариата, на празднование Первого мая, которое происходит на тайных собраниях русских рабочих, и на те приветствия, с которыми рабочие Петербурга и Моск­вы обратились в нынешнем году к французскому проле­тариату по поводу празднования памяти Парижской коммуны 1871 г. На общей могиле борцов Коммуны на кладбище Pére-Lachaise между другими многочисленны­ми венками были также венки от русских рабочих Моск­вы и Петербурга и от еврейских рабочих организаций западной России.

Таково, товарищи, положение рабочего движения в нашем отечестве. Мы указываем вам на него, ничего не увеличивая, но и не скрывая тех чувств гордости и на­дежды, которыми наполняются наши сердца при виде его пока еще скромных, но все-таки совершенно несом­ненных и многознаменательных успехов. Мы твердо ве­рим, что раз начавшееся у нас рабочее движение будет быстро расти и развиваться. На парижском Междуна­родном рабочем социалистическом конгрессе 1889 года наш товарищ Плеханов сказал, между прочим, что ре­волюционное движение в i России восторжествует как рабочее движение или совсем не восторжествует ¹⁴. В то время его слова казались сомнительными многим пред­ставителям нашей оппозиционной и даже радикальной «интеллигенции». В настоящее время все более и более становится ясным, что движение в среде наших рабочих есть единственное истинно революционное движение в современной России. Все, что находится вне его, не мо­жет иметь серьезного самостоятельного значения. Борь­ба против абсолютизма сделается победоносной только тогда, когда идеи политической свободы широкою вол-

192

ною проникнут в массу рабочего народа. Мы убеждены, что это время уже недалеко, что, следовательно, недалек и тот момент, когда падет русское самодержавие, этот последний и некогда самый надежный оплот европей­ской реакции.

Не желая, однако, ни обольщать самих себя, ни вво­дить в заблуждение наших западных товарищей, повто­ряем, что нами сделаны только первые, правда, самые трудные шаги на пути тайной организации революцион­ных сил русского пролетариата.

Между тайными социал-демократическими организа­циями, действующими в различных местностях России, пока еще нет достаточной связи, а в их действиях — ино­гда и надлежащего единства. Создание такой связи и такого единства — основание единой и нераздельной со­циал-демократической организации России — должно составить главную цель наших усилий в ближайшем бу­дущем ¹⁵.

О ДЕМОНСТРАЦИЯХ

Дни идут за днями, но не походят один на другой. Давно ли люди, мнившие себя опытными «практиками», старались убедить «теоретиков» в том, что «толковать рабочей массе в России об уничтожении капитализма, о социализме, наконец, об уничтожении самодержавия — вообще нелепость», и резко порицали группу «Освобож­дение труда» за то, что она будто бы хотела «взять са­модержавие на уру». Теперь голоса таких «критиков» окончательно смолкли, теперь даже неисправимые «эко­номисты» стараются придать своим речам политический оттенок, и теперь, по-видимому, в самом деле появились люди, думающие, что самодержавие может быть взято «на уру» одним энергичным усилием. Кто напоминает этим людям, что наша победа над царизмом еще не бли­зка, того они упрекают в «расхолаживании» революци­онеров. Это, конечно, необдуманные упреки: серьезных революционеров не расхолодишь никакими напоминани­ями о продолжительности предстоящей им борьбы, а на кого такие напоминания могут подействовать угнетаю­щим образом, тот горяч лишь на поверхности. Победят врага не те, которые ежедневно твердят, что мы пережи­ваем «канун революции», а те, которые готовы неустан­но исполнять всю — как праздничную, так и буднич­ную — работу, необходимую для скорейшего наступле­ния кануна революции. Те крестоносцы, которые, едва выступив из своих деревень, при виде каждой колоколь­ни спрашивали: «не это ли Иерусалим?» — не попали в Палестину. Иерусалим был взят теми опытными воина­ми, которые знали дальность ожидавшего их пути и при­няли меры для преодоления его трудностей. В нашем деле самообман опаснее для нас, чем все военные хитро­сти нашего коварного неприятеля.

Демонстрации, ознаменовавшие собою начало 1901 г.,

194

повторились в его конце ¹. Все заставляет думать, что и новый, 1902 год будет таким же, если не более, бурным, как и его предшественник. Рабочий класс принимает са­мое деятельное участие в демонстрациях; по большей ча­сти он составляет главную их силу. Но не будем обманы­вать себя словами. Рабочий класс оказывается пред­ставленным в демонстрациях лишь некоторыми своими слоями. Он еще не двинулся всей своей массой. Исклю­чение из этого правила составляют разве лишь извест­ные московские волнения ². И именно тем, что не вся ра­бочая масса участвует в демонстрациях, объясняется то, что полиция пока еще очень легко справляется с «нару­шителями порядка». Она еще нигде не встретила отпора. А отпор психологически необходим, потому что если его еще долго не будет, то демонстрации станут утрачивать свое воспитательное влияние на массу и приобретать в ее глазах значение опыта, доказывающего полную невоз­можность открытого сопротивления власти. И тогда не­избежно, естественно, возникнут такие формы борьбы, которые отдалят революционеров от рабочей массы и чрезвычайно сильно затруднят им решение их важней­шей задачи, о которой они не должны забывать нигде и никогда,— задачи систематического и неуклонного со­действия всестороннему развитию классового самосозна­ния пролетариата. Кто умеет ценить воспитательное значение демонстраций и кто желает сохранить это их значение, тот должен всеми силами стремиться к тому, чтобы они все более и более приобретали массовый ха­рактер. Там, где массовые демонстрации еще невозмож­ны, лучше до поры до времени не выходить на улицу. Но зато там надо с тем большей энергией и немедленно же взяться за подготовление массовых демонстраций.

До сих пор на эту сторону дела не было обращено достаточного внимания. Перед нами лежит письмо, по­лученное редакцией «Искры» несколько недель тому на­зад из одного университетского русского города и пре­красно подтверждающее справедливость наших слов. «Вот теперь, — говорит автор письма, — опять начались студенческие волнения, грозящие разрастись в новые «беспорядки». Кажется, давно бы пора выпустить к ра­бочим прокламацию, излагающую ход событий в сту­денческой среде, объясняющую причины волнений и т. д., но ничего подобного не делается. Не знаю, чем это объ­яснить... Почему не сообщить рабочим о том, как борют­ся за свои права студенты, почему не выяснить значе­ния их борьбы с министерством народного просвещения

195

в общей борьбе всех оппозиционных элементов с прави­тельством, не указать на стойкость и взаимную под­держку учащихся разных городов?.. Интеллигенция как будто довольствуется тем, что две-три сотни рабочих, сконцентрированные в ее кружках, знают об всем, что творится кругом ее... до той же массы, которая скрыва­ется за этими избранниками, ей никакого дела нет...»

Мы не хотим ручаться за то, что в этой картине нет никаких преувеличений. Отнюдь не хотим! Мы прекрас­но знаем, что преувеличения вполне возможны в устах и под пером того, кто, близко и внимательно наблюдая ход дорогого ему дела, особенно поражается замеченны­ми им упущениями и недостатками. Но что указанные автором письма недостатки и упущения действительно существуют, это для нас не подлежит сомнению. Поли­тическая агитация в массе еще недостаточно обдуманна, широка и систематична. Рабочая масса, взятая в ее це­лом, еще мало знает о том, что делается в тех — рабо­чих и «интеллигентных» — слоях населения, которые уже вполне прониклись духом «беспорядка». Поэтому она и не оказывает этим слоям всей той поддержки, ко­торую она могла бы и должна была бы оказывать. Ес­ли бы демонстрациям предшествовала обдуманная, сис­тематическая и широкая агитация в рабочей массе, по­добная той, которая имеет место в студенческой среде,— где перед каждой большой демонстрацией происходит множество подготовительных совещаний и собраний,— то на наш призыв откликались бы не тысячи, а десятки тысяч рабочих, и тогда мы повели бы с нашими «усми­рителями» совсем другой разговор.

Верно, конечно, и то, что обдуманная, деятельная и широкая агитация в массе для подготовки целесообраз­ных демонстраций сама предполагает существование стройной и прочной организации сил революционной со­циал-демократии. Но без такой организации нам теперь вообще невозможно обходиться.

Скажем еще раз: демонстрации должны теперь при­обретать все более и более массовый характер. Но этого мало. На каждой демонстрации надо уметь противопо­ставить полицейским бесчинствам организованное сопро­тивление. Как организовать сопротивление? Лучший от­вет на этот вопрос будет дан, разумеется, опытом. Но за опыт придется платить страшно дорого. Поэтому нам следует заранее прислушиваться ко всем практическим указаниям, идущим из лагеря противников нашего ны­нешнего политического строя.

196

Воззвание и лекция Г. В. Плеханова о значении идей научного социализма для развития революционного движения в России. Ав­тограф.

Не так давно вышедшая за границей брошюра «Об уличных беспорядках (Мысли военного)» ³ дает нам не­сколько советов насчет того, как сопротивляться органи­зованной и вооруженной силе царского правительства. Правда, автор брошюры приурочивает свои советы к та­кому моменту, который еще не настал и пока еще неиз­вестно, когда настанет. Он советует в самом начале борь­бы народа с войском как можно скорее «изъять из об­ращения» гражданское, полицейское и военное началь­ство. Этот совет сам по себе очень не дурен. Революци­онная социал-демократия, вероятно, и сделает рекомен­дуемый автором смелый шаг в то время, когда она, крепко организовав свои силы и приобретя решительное влияние на народную массу, а следовательно, и на весь ход общественных событий, окажется в состоянии взять на себя почин вооруженного восстания для нанесения последнего, смертельного удара издыхающему царизму. Это будет счастливое время. Но теперь мы вынуждены ставить себе те более скромные практические задачи, без предварительного решения которых указанное счастли­вое время никогда не станет для нас настоящим време-

197

Невский проспект в конце XIX в.

нем. А в числе этих задач одно из самых первых мест занимает, по нашему мнению, организация такого сопро­тивления предержащим властям, которое, не будучи — пока еще преждевременным — открытым восстанием, вместе с тем обеспечило бы участникам демонстрации возможность давать хорошую сдачу полицейско-казац­кой орде. Но и в этом смысле советы автора названной выше брошюры представляются нам далеко не бесполез­ными. Он пишет, напр.: «В современной народной толпе есть элемент очень ценный с точки зрения силы, могу­щей быть противопоставленной силе войска... Среди ра­бочих имеется немало запасных воинских чинов всех ро­дов оружия. Есть пехотинцы, есть кавалеристы, есть ар­тиллеристы... Сгруппировавшись по родам оружия, раз­делившись на десятки, с выбранным начальником во главе, рабочие из запасных воинских чинов во время волнения будут центрами, около которых сами собою сгруппируются разрозненные элементы толпы. Организо­ванные в мирное время «десятки» — во время волнений явятся кадрами народного войска. Люди «десятка» дол­жны хорошо знать друг друга, должны быть в состоянии доверять друг другу и вполне полагаться друг на дру­га... Во время боя люди «десятка» должны во что бы то ни стало держаться вместе...»

198

В другом месте брошюры автор обращает внимание своих читателей на ту пользу, которую может принести протянутая поперек улицы (на аршин от земли) прово­лока. По его замечанию, такая проволока может остано­вить движение конницы и артиллерии и породить очень полезную для революционеров сумятицу.

Наконец, отметим еще вот какие советы нашего авто­ра: «Пехоту следует окружать со всех сторон, стеснять, разобщать солдат друг от друга и от их офицеров»... «Солдатам же следует заранее внушать, что не против них бьется народ...»

Все это очень похоже на полную и чрезвычайно по­лезную правду, и мы от всей души благодарим г. «воен­ного» за его «мысли».

Конечно, дело не в частностях. Запасные рядовые могут быть организованы не в «десятки», а как-нибудь иначе. Рядом с ними могут возникнуть и, вероятно, воз­никнут другие боевые единицы из рабочих и студентов. Очень возможно, что боевые дружины этого последнего рода окажутся даже более соответствующими свойствам нашей революционной среды. Но верно то, что мы уже теперь можем приступить к организации сопротивления во время демонстраций. Когда мы организуем его, тогда полицейские кулаки и казацкие нагайки перестанут без­наказанно гулять по головам и по спинам студентов, ра­бочих и «посторонних лиц».

Эти соображения о пользе, которую могло бы прине­сти нам создание подвижных боевых дружин, снова при­водит нас к мысли о необходимости общей, централизо­ванной организации сил революционной социал-демокра­тии. Высказать эту мысль — значит повторяться. Но по­вторения в этом случае неизбежны, и мы не боимся их. С терпением перса, поневоле каждый день повторявше­го своему господину: «Царь, помни об афинянах», мы добровольно будем твердить нашим товарищам: помни­те, что нам надо сорганизоваться! ⁴

РУССКИЙ РАБОЧИЙ КЛАСС И ПОЛИЦЕЙСКИЕ РОЗГИ

День Первого мая есть день международной рабочей демонстрации. В этот день рабочие всех стран выступа­ют под одним знаменем — под красным знаменем меж­дународной социал-демократии. В этот день они нагляд­но показывают всем, имеющим очи, что боевой клич ав­торов Коммунистического манифеста: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» не остался гласом вопиющего в пустыне. В этот день даже очень близорукие люди ви­дят, что мыслящие пролетарии всех стран действительно соединились и что число немыслящих — тех темных тружеников, которые еще не пробудились к сознатель­ной социально-политической жизни, — будет уменьшать­ся именно в той мере, в какой сознательные рабочие бу­дут продолжать влиять на бессознательных. День 1 Мая показывает нам, что уже сделано в рабочей среде, и призывает нас с новой энергией продолжать действовать в ней, если только наша цель для нас не пустое слово и если мы не забыли, что освобождение рабочих может быть лишь делом самих рабочих.

В этот великий день господствующие классы всех стран чувствуют себя очень нехорошо: он напоминает им о приближающейся социальной революции. И вот почему их газеты злобно издеваются над демонстранта­ми, а их охранители «порядка» — полицейские всех ве­домств и всяких наименований — придираются к рабо­чим гораздо усерднее, чем в обыкновенное время. А 1а guerre comme à la guerre (на войне — по-военному). Но война имеет свои законы. Законы этой войны, которая называется борьбой классов, определяются — по край­ней мере тогда, когда дело еще не дошло до оконча­тельной развязки,— политическим устройством тех стран, где она происходит. В конституционных странах, поль­зующихся благами политической свободы, рабочий класс имеет право печатно защищаться от нападок

200

Последняя страница варианта статьи Г. В. Плеханова «Рус­ский рабочий класс и полицей­ские розги».

враждебной ему печати, а полиция сдерживает свое ох­ранительное рвение ввиду того, что и на нее есть закон­ная управа. Не то у нас в России. Рабочий класс лишен у нас всякой законной возможности открыто обсуждать и защищать свои интересы, полиция же наша прекрасно знает, что воля начальства есть для нее высший закон и что нет такого бесчинства, за которое ее могли бы при­тянуть к ответственности, если только это бесчинство со­вершено ею по приказанию свыше.

Самодержавие главы государства на практике рав­носильно самодержавию администрации, это — старая истина. Но и эта истина имеет свои оттенки. Еще Герцен заметил, что абсолютизм существовал когда-то и на Западе, однако на Западе никому в голову не пришло высечь Спинозу или отдать Лессинга в солдаты ¹, в Рос­сии же непременно сделали бы и то и другое. До какой степени справедливо это замечание, показывает вся ис­тория русской литературы, а еще лучше показывают это события последних лет. Отдача в солдаты целых сотен студентов представляет собою факт небывалый в исто­рии западноевропейских университетов, а слух о сече­нии участников майской демонстрации кажется тенден­циозной ложью даже тем из людей Запада, которые хо­рошо помнят подвиги западноевропейского абсолютиз­ма.

Унизительные истязания, которым подверглись наши товарищи не только в Вильне, но и в некоторых других городах, чрезвычайно ярко характеризуют отношение ца-

201

ризма к рабочему движению. Царизм, основывающийся на полном бесправии подданных, предполагает, как свое непременное условие, их совершенное безличие и их полную бессознательность. Майская демонстрация — дело сознательных рабочих — громче, чем все другие демонстрации, свидетельствует о том, что в русскую ра­бочую среду уже проник свет сознания, что в ней уже пробудилось чувство собственного достоинства. Столк­новение было неизбежно, и оно приняло ту форму, ко­торую оно должно было принять, сообразно всему ха­рактеру царского правительства. Этому правительству нужны рабы. В лице демонстрантов перед ним явились смелые граждане. И вот оно схватилось за розгу, что­бы напомнить этим гражданам, что чувства, их вооду­шевляющие, составляют у нас запрещенный товар и что тех, кто его распространяет, ждет последняя степень унижения.

Свист розог характеризует нынешний наш политиче­ский порядок несравненно лучше, чем мог бы характери­зовать его гром выстрелов. Сечение — наказание, приду­манное для рабов,— показывает, что самодержавие ца­ря, равносильное самодержавию администрации, озна­чает в то же время полное рабство пролетариата. Оно разоблачает колоссальную, по своему бесстыдст­ву, ложь зубатовской политики ²: чего ждать русским рабочим от правительства, которое порет их роз­гами за участие в такой демонстрации, которая совершенно свободно совершается там, где трудя­щаяся масса завоевала себе политические права? — Ни­чего, кроме новых цепей, ничего, кроме новых униже­ний! Русские рабочие не могут возлагать на него ни са­момалейшей надежды. Русские рабочие должны проник­нуться самой горячей, самой непримиримой ненавистью к царизму.

«Теперь мы достаточно знаем, что такое наш старый абсолютизм, — говорил Фердинанд Лассаль в одной из своих громовых речей.— Потому прочь всякие колеба­ния, прочь всякая нерешительность! За горло его и ко­лено ему на грудь!» ³

Многие и многие из тех русских рабочих, которые уже начали задумываться об интересах своего класса, но которые еще не решались выйти на путь революци­онной борьбы с правительством, теперь, под влиянием известия о расправе с участниками майской демонстра­ции, наверно перестали колебаться, наверно расстались со всякой нерешительностью и прониклись страстным

202

желанием поскорее положить конец нашему позорному политическому порядку, сделавшему возможным грубое издевательство над их братьями, рабочими. Они поняли, что первым крупным шагом к освобождению русского рабочего класса от его многочисленных бедствий долж­но быть низвержение царизма.

Нет, должен быть насилию предел!

Коль угнетенный права не находит,

Коль для него несносно стало бремя

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда ничто помочь ему не может,

Тогда ему остался острый меч!

Полицейская расправа с участниками майской де­монстрации громко вопиет о мщении. Ни один созна­тельный русский пролетарий, ни один искренний друг русского пролетариата не имеет права успокоиться до тех пор, пока месть не совершилась. Но как мстить? ко­го карать? Вот вопрос, настоятельно требующий от нас ответа.

Самоотверженный Леккерт решил его по-своему, на­правив несколько пуль в Виленского обер-палача. Веч­ная память герою. Но герой погиб, а иго царизма по-прежнему давит на израненные плечи русского рабоче­го класса, и по-прежнему позор розги угрожает всему трудящемуся населению России за самомалейшее прояв­ление самосознания и независимости. Как избавиться от этой угрозы, одно существование которой есть уже кров­ная обида всему трудящемуся населению России?

По нашему мнению, к этой цели ведет только один путь, но зато этот путь вполне верен, и наша партия не может миновать его в настоящее время.

Если вчера Иван подвергнут был телесному истяза­нию в участке, а сегодня Петр убьет кого-нибудь из по­лицейских, то человеческое достоинство Ивана все-таки останется поруганным. Вера Засулич выстрелила в Трепова, приказавшего высечь Боголюбова розгами ⁴. Этот поступок сделал честь Вере Засулич, но, к сожале­нию, он не вывел Боголюбова из невыносимого нравст­венного состояния. Наша ближайшая практическая за­дача заключается не в том, чтобы карать отдельных слуг царя — мы все равно не в состоянии были бы пока­рать каждого из них в отдельности,— а в том, чтобы во­обще отбить у правительства охоту отвечать на демон­страции розгами. А этого мы не достигнем самоотвер­женными действиями отдельных лиц; этого можно дос-

203

тигнуть только отчаянным сопротивлением со стороны всех тех, кому угрожает телесное истязание.

Администрация имела законное право сечь револю­ционеров, заключенных в Шлиссельбургскую крепость: она не пользовалась этим правом, она хорошо знала, что Шлиссельбургских узников можно повесить, можно задушить подушками, можно заколоть штыками или убить прикладами, но нельзя наказать розгами. Она по­нимала, что они будут сопротивляться до последней крайности и что, вследствие этого, вместо «наказания» произойдет просто-напросто изувечение или даже убийство одного или нескольких заключенных — факт, способный наделать много неприятного шума в России и за границей. Отчаянная решимость предохраняла Шлис­сельбургских узников от поругания. Она же предохра­нит от него и нынешних участников демонстрации.

И пусть не говорят нам, что в Шлиссельбурге за­ключены революционеры, энергия которых была зака­лена целыми годами борьбы, между тем как в демонст­рациях могут принимать участие обыкновенные, «сред­ние» люди, только что вышедшие на путь протеста. Ме­жду арестованными демонстрантами, наверное, всегда найдется несколько закаленных и испытанных борцов, способных взять на себя почин сопротивления и увлечь за собой средних людей «толпы». Русская трудящаяся масса,— рабочий городской и сельский уже пережил тот период детства, в течение которого он легко мирился с розгой. Теперь она глубоко оскорбляет его нравственное достоинство, и его уже нетрудно заразить примером са­мозащиты.

Сопротивление палачам; сопротивление во что бы то ни стало; сопротивление до последних сил, до последне­го издыхания — вот необходимый теперь ответ на поли­цейские розги. Благодаря такому сопротивлению, сцены «исправительного наказания» уступят место гораздо бо­лее драматическим сценам геройской самозащиты рево­люционеров в полицейских застенках. И если после та­кой самозащиты,— которая, разумеется, поведет за со­бою многие «неприятности» и даже опасности для руко­водителей полицейской расправы, — если даже и после нее полицейским варварам удастся-таки подвергнуть истязанию своих побежденных пленников, то из такого истязания совершенно исчезнет элемент «наказания», ломающего волю наказуемого и заставляющего его, по­добно рабу, покорно ложиться под розги победителя, ос­танется только элемент живодерства, напоминающий те

204

Мучения, которым краснокожие дикари Америки под­вергали своих врагов. И это мучительство окажется та­ким могучим агитационным средством; оно покроет пра­вительство таким позором; оно вызовет к нему такую жестокую ненависть во всех слоях населения, что от не­го вынуждены будут отказаться даже самые допотопные помпадуры.

Отдельные лица, способные на самоотверженный подвиг, бывали у нас прежде; они есть и теперь, но са­моотверженные подвиги отдельных лиц не устранят ны­нешней нашей политической системы; а нам нужно уст­ранить именно всю эту систему, потому что только ее полное крушение, только полное политическое освобож­дение России может достойно отомстить за все притес­нения и за все унижения, испытываемые русским проле­тариатом со стороны нашего полицейского государства. Нам, стоящим на точке зрения пролетариата, необходи­мо вдохнуть дух героизма в рабочую массу. И мы вдох­нем его в нее, потому что русский рабочий уже не раб по своему настроению, потому что он уже сознает свое достоинство и способен носить с честью «гражданина сан».

Итак, надо сопротивляться розге. Но этого недоста­точно. Надо уметь также сопротивляться и арестам во время демонстраций. «Искра» давно уже указывала на то, что необходимо организовать такое сопротивление. Она указывала отчасти и на то, как можно, по ее мне­нию, организовать его ⁵. Но этот последний вопрос при­надлежит к числу тех практических вопросов, которые лучше всего решатся на месте соединенными силами сознательных рабочих. Мы же скажем теперь одно: эти сознательные рабочие должны помнить, что на них ле­жит теперь великая обязанность: обязанность помешать полиции остановить революционное воспитание массы.

ЗНАЧЕНИЕ РОСТОВСКОЙ СТАЧКИ

Всякий новый шаг, сделанный русским пролетариа­том на пути своего политического развития, вызывает в нашей революционной среде новые споры по тактиче­ским вопросам. Это вполне естественно и очень хорошо. Естественно — потому, что новые шаги рабочего движе­ния служат для нас новыми «уроками жизни», а уроки жизни настоятельно требуют своего истолкования. Хо­рошо — потому, что тактические споры содействуют это­му истолкованию и тем избавляют нас, по крайней ме­ре, от некоторых практических ошибок и от тяжелых разочарований, неизбежно следующих за практическими сшибками. «Практика» — великая и ничем не замени­мая вещь. Но сама по себе она еще ровно ничему не учит. Чтобы пользоваться ее указаниями, надо уметь замечать и понимать их.

О недавних ростовских событиях много и горячо спорят теперь русские революционеры. Мы от души ра­дуемся этим спорам, но мы позволим себе заметить, что иное дело судить о каком-нибудь общественном явлении, а иное дело судачить по его поводу. Судаченье бесплод­но по самой природе своей. Оно не только ничего не вы­ясняет, но, напротив, затемняет даже и то, что было яс­но с самого начала. К сожалению, о ростовских событи­ях многие именно не судят, а судачат, и это очень, очень жаль, ибо эти события заслуживают самого серьезного внимания.

Результатом судаченья являются, между прочим, те обвинения, которые выдвигаются против нашего Донско­го комитета. Эти обвинения подчас поистине комичны. Так, например, один «интеллигент» (как видно, весьма неинтеллигентный) публично (т. е. на большом собра­нии революционеров) упрекал названный комитет в том, что тот не поддержал группы молодых людей, явивших­ся с революционными песнями на одно из первых соб-

206

Письмо Г. В. Плеханова В. И. Ленину от 9 февраля 1903 г. о ростовских событиях.

раний стачечников. Перед такими упреками можно не останавливаться. Всякий дельный революционер без труда поймет, что бывают положения, когда агитаторам совсем не до песен. Но есть обвинения, имеющие более серьезную видимость.

Некоторые сторонники политической агитации нахо­дят, что Донской комитет дурно поступил, не воспользо­вавшись волнением ростовской рабочей массы для уст­ройства демонстрации. А иные идут так далеко, что при­писывают ему, на этом основании, склонность к печаль­ной памяти «экономизму». Перед этим обвинением нель­зя не остановиться, так как оно не только несправедли­во, но и способно посеять ряд самых опасных тактиче­ских недоразумений.

Несправедливость его состоит в том, что оно совер­шенно неверно изображает дело. Демонстрация в Росто­ве была, и притом очень величественная и необычайно продолжительная. Она началась в четверг, 7-го ноября, и окончилась только в следующий четверг, т. е. в тот день, когда состоялось последнее массовое собрание под открытым небом. Число участников этой величественной и необычайно продолжительной демонстрации, разумеет­ся, не оставалось неизменным, но, несмотря на все коле­бания, оно было очень велико, временами достигая до 20 и даже до 30 тысяч. Таких демонстраций у нас еще никогда не бывало, и вот почему ростовские события составляют эпоху в истории нашего рабочего движения. Не понимать этого могут только те, которым вообще не-

207

ясны значение и задачи нашей агитации в рабочей мас­се.

Обвинителей ввела в ошибку внешность явления. Они привыкли думать, что уличное шествие составляет не­обходимый признак демонстрации, и потому, услыхав, что в Ростове уличного шествия не было, они умозаклю­чили, что не было и демонстрации. Но названное шест­вие вовсе не составляет необходимого признака демон­страции. Его не было во время демонстрации перед Ка­занским собором в 1901 г.¹, его не было и во время де­монстрации перед тем же собором в декабре 1876 г.² Скажут ли нам, что тогда не было и демонстраций? На­конец, если бы ростовские народные собрания под от­крытым небом и не были демонстрациями в собственном смысле этого слова, если бы нам доказали, что их пра­вильнее назвать, например, митингами для выражения народного неудовольствия, то мы и в этом не видим бе­ды. Шекспир говорит где-то, что, как бы мы ни назвали розу, она не утратит своего запаха. О ростовских соб­раниях мы скажем, что какое бы имя мы им ни дали, мы все-таки должны будем признать, что они имели ко­лоссальное влияние на развитие классового самосозна­ния ростовских рабочих. А развитие классового самосо­знания в рабочем классе и есть та великая цель, кото­рую мы преследуем в своей агитации, и если Донской комитет достиг ее, не прибегая к демонстрации, то от этого не уменьшилась его заслуга. Обвинители говорят, что Донской комитет должен был вести собравшихся «в балке» рабочих в город. Но мы не понимаем, почему это было обязательно. Зачем было идти из «балки» в город, когда весь город шел «в балку»? Почему Магомет не­пременно должен идти к горе даже в том случае, когда сама гора идет к Магомету? Агитация агитации — рознь. Есть агитация, плодотворная с точки зрения со­циал-демократов, и есть агитация, полезная с точки зре­ния других партий, например анархистов, или так на­зывающих себя социалистов-револю-ционеров . Агитаци­ей занимались люди, говорившие политические речи со­бравшимся «в балке» ростовским рабочим. И агитаци­ей занимались бы люди, которые воспользовались пер­вым загородным собранием рабочих для того, чтобы ве­сти их в город. Но между тем как огромные собрания «в балке» послужили превосходнейшей школой политиче­ского воспитания ростовского пролетариата, демонстра­тивное движение в город могло бы закончиться таким столкновением с военной силой, на которое потратилась

208

бы вся энергия совершавшегося тогда массового дви­жения и которое не только не подвинуло бы вперед са­мосознания массы, но надолго задержало бы его разви­тие. С точки зрения социал-демократии такое столкнове­ние было бы вредно. Мы должны не бояться жертв, ко­гда они полезны для дела, но мы обязаны избегать их, когда они не приносят пользы делу или даже — как бы­ло в разбираемом случае — отодвигают его далеко на­зад. Но если бы мы не были социал-демократами, если бы неизменным критерием в наших суждениях нам не служил вопрос о том, как повлияет данный шаг револю­ционеров на развитие классового самосознания рабоче­го класса, то мы рассуждали бы иначе. Мы твердили бы: надо идти в город. А если бы шествие в город за­кончилось кровавой неудачей, мы сказали бы: вот новое доказательство того, что демонстрации ни к чему хоро­шему не ведут. Да здравствует террор! Да здравствует «боевая организация», которая завоюет рабочему классу политическую свободу! (См. опубликованные «Револю­ционной Россией» ³ письма Качура ⁴.) По-своему мы бы­ли бы очень логичны, но наша логика не имела бы ни­чего общего с логикой освободительного движения про­летариата.

Колоссальные ростовские собрания «в балке» не только представляют в своей совокупности чрезвычайно внушительную демонстрацию, но и свидетельствуют о том, что наша политическая агитация может и должна войти теперь в новую необходимую и плодотворную фазу.

До сих пор у нас и в демонстрациях обыкновенно об­наруживалось то разделение и та отчужденность «геро­ев» от «толпы», которые были в одно и то же время и следствием, и причиной слабости нашего революционно­го движения. «Герои» прохаживались перед «толпой» крича: «Долой самодержавие!», махая красными флага­ми и, по мере возможности, отбиваясь от полицейских бандитов. «Толпа» прислушивалась к «возмутительным» возгласам «героев», читала надписи на красных флагах, более или менее сильно возмущалась полицейскими зве­рствами и более или менее громко выражала свое со­чувствие демонстрантам. Но дальше этого дело не шло или шло очень редко. Чаще всего «толпа» оставалась сама по себе, а «герои» сами по себе, и именно потому, что эти последние оставались сами по себе, им прихо­дилось со стыдом уступать первому серьезному натиску со стороны полиции. А это приводило их к сомнению в

209

Титульный лист брошюры А. Мо­чалова (псевд. Амвросий), где была напечатана статья Г. В. Плеханова «Значение ростовской стачки» (подзаголовок в типогра­фии дан неверно).

целесообразности демонстраций как агитационного средства. Они — или, по крайней мере, некоторые из них — говорили себе и другим: «Стоит ли выходить на улицу для того, чтобы после самого непродолжительного сопротивления улепетывать от полицейских кулаков и казацких нагаек? Не лучше ли, не целесообразнее ли давать единоличный отпор наиболее зарвавшимся цар­ским опричникам?» И многим начинало казаться, что поступать так действительно будет лучше и целесооб­разнее. А раз они приходили к этому убеждению,— они начинали смотреть на так называемый (на самом деле никого не пугающий) террор, как на самое действитель­ное средство революционной борьбы, приписывая де­монстрации лишь второстепенное, подчиненное значение. А террор роковым образом привел бы к еще большему отчуждению «героев» от «толпы» и к еще большему ос­лаблению сил «героев». Таким образом весь ход нашей политической агитации неизбежно приводил нас к сле­дующему противоречию: в интересах развития полити­ческого самосознания в массе мы должны были прибе­гать к демонстрациям, а прибегая к демонстрациям, мы, против всякого ожидания, укрепляли то настроение в ре­волюционной среде, в результате которого явился бы фактический отказ от непосредственного воздействия на

210

массу. Разрешить это противоречение можно было толь­ко одним путем: путем устранения той причины, которая вызывала слабость сил демонстрантов. А так как эта причина заключалась в том, что демонстрации были де­лом не «толпы», а одних только «героев», то нужно бы­ло, чтобы «герои» перестали существовать в качестве от­дельного от «толпы» элемента. Другими словами, необ­ходимо было придать демонстрациям массовый харак­тер. На эту необходимость мы указывали еще в № 14 нашего органа ⁵.

И вот ростовские события показали, что мысль о сли­янии «героев» с «толпой» не имеет в себе ничего несбы­точного. В ноябре прошлого года в Ростове-на-Дону не было ни «героев», ни «толпы», а была огромная, много­тысячная масса рабочих, неудержимо рвавшихся в но­вую, сознательную жизнь и готовая самоотверженно бо­роться со своими угнетателями и усыпителями. «Герои» исчезли в «толпе», «толпа» слилась с «героями». Она са­ма прониклась героическим самосознанием и потому пе­рестала быть «толпою», превратившись в сознательный отряд сознательной армии международного пролетари­ата.

И как только состоялось это превращение, сейчас же всем стало ясно, что теперь полицейские бандиты совсем не так сильны и страшны, как были прежде. «Боимся ли мы атамана?» — спросил один из ораторов у рабочих, собравшихся на балке. — «Нет, не боимся!» — дружно отвечали рабочие. «Стало быть, мы будем продолжать наше собрание?» — спросил он опять. «Да, будем продолжать!» — как один человек, отвечала вся огромная масса. И собрание продолжалось на глазах у удивленных и испуганных бандитов полицейского «по­рядка», которые должны были понять тогда — если они еще не совсем утратили способность понимания, — что на общественную сцену России выступает новая, могучая сила.

Если дело приняло такой счастливый и многознаме­нательный оборот, то этим мы в значительной степени обязаны находчивости, благоразумию и такту нашего Донского комитета, который сумел избежать тактиче­ских односторонностей и извлечь из событий наиболь­шую долю того, что можно было извлечь из них для по­литического воспитания рабочих. Этим он оказал наше­му движению большую услугу. И чем скорее распрост­ранится в русской социал-демократической среде созна­ние важности этой услуги, тем более очевидно станет

211

для каждого из нас, до какой степени неосновательны нападки *, сыплющиеся на Донской комитет со стороны тех людей или даже целых направлений, у которых очень слаба сила суждения, но зато очень сильна по­требность судачить.

Да, ростовские события открыли собою новую эпоху, эпоху массовых демонстраций. Демонстрации «героев», прохаживающихся перед «толпой», и отжили свое вре­мя, и утратили свое значение. Теперь демонстрации должны быть массовыми, или их вовсе не должно быть. Говоря это, мы ни на минуту не позабываем о том, что массовые движения не могут быть вызываемы по про­изволу той или другой революционной организацией. Они подготовляются общим ходом социального разви­тия. Но люди, понимающие ход этого развития, могут способствовать его ускорению. В том и состоит отличие социальной демократии от других политических партий, что ее деятельность является сознательным выражением бессознательного общественного процесса, который де­лает из пролетариата передовую общественную силу. Раз мы убедились в том, что теперь начинается эпоха мас­совых демонстраций, мы должны сообразно с этим убе­ждением направить всю свою подготовительную агита­ционную работу. «Искра» уже указывала на агитацию в студенческой среде, как на такую, которая в извест­ной мере может служить образцом для агитации в сре­де пролетариата. Студенческим «волнениям» последних лет предшествовала обыкновенно систематическая, под­готовительная работа, выяснявшая смысл начинавшей­ся борьбы и значение выставляемых требований. Из­вестно, что даже и такая систематическая работа не при­водила к полному единодушию между студентами. В их среде всегда находились элементы, относившиеся к дви­жению несочувственно или просто равнодушно. Это не­удивительно; такие элементы найдутся всегда и везде. Но важно то, что, благодаря систематической подготов­ке движения, к нему присоединялись все студенты, по своему умственному развитию и по своим нравственным свойствам способные к нему присоединиться. Студенче­ское движение располагало, вследствие этого, наиболь­шим числом тех сил, которыми оно могло располагать. И потому с ним так трудно было справиться. А то поли­тическое движение, которое должно увлечь за собою все

* Эта статья была уже набрана, когда мы получили № 15 «Ре­волюционной России», дающей замеча-тельные образчики этих не­основательных нападок.

212

живые элементы пролетариата, до сих пор увлекало только незначительный его слой, между тем как другие его слои оставались неподвижными, несмотря на то что и в них накопился уже немалый запас революционной энергии. До них не достигали политические призывы со­циальной демократии, и потому они не давали на них никакого отклика. А этим неизбежно обусловливалась слабость нашего политического движения. Чтобы устра­нить ее, нам нужно подготовить свои демонстрации так же старательно, как подготовляет передовое студенчест­во свои «волнения» в среде учащейся молодежи. Нам нужно звать на борьбу все те элементы рабочей массы, которые уже способны примкнуть к ней. В этом случае нам помогут «возмутительные воззвания», если только мы сумеем — а мы обязаны суметь — придать им дейст­вительно массовое распространение. Наконец, нам необ­ходимо способствовать развитию тех элементов пролета­риата, которые еще не пробудились от своей политиче­ской дремоты. Это наши товарищи будущего времени. Сегодня они еще боятся «политики» и потому неохотно слушают политических агитаторов. Но скоро — может быть, не далее как завтра — они поймут, что «политика» соц.-демократии есть политика их собственных, насущ­ных и осязательных классовых интересов,— и тогда они будут отвечать восторженным «ура!» на наши политиче­ские речи. А чтобы им стал понятен смысл нашей «по­литики», мы, принимаясь за агитацию в их среде, долж­ны исходить именно из насущных и осязательных инте­ресов, всеми силами стараясь в то же время обнаружить противоречие этих интересов с интересами существую­щего порядка. Ростовские события показали, между прочим, что при умелом ведении дела нас ждет здесь верный и скорый успех. А успех означает в этом случае не более, не менее, как то, что к революционной армии постоянно будут примыкать свежие, все более и более густые, все более и более многочисленные колонны и по­литическая борьба, начатая «революционной бациллой», все более и более будет становиться массовым движени­ем, борьбой целого класса.

Много тяжелой работы предстоит нам впереди! Но это-то и хорошо! Даром ничто не дается, а наша тяже­лая работа быстро приближает нас к нашей великой це­ли. Весело жить в такое время!

ИСТОЧНИКИ, ПРИМЕЧАНИЯ, КОММЕНТАРИИ

И. Н. Курбатова

Г. В. ПЛЕХАНОВ — ИСТОРИК РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ В РОССИИ

¹ См : Ленин В. И. Критические заметки по национальному во­просу // Полн. собр. соч. Т. 24. С. 129.

² Известия Петроградского городского общественного управле­ния. 1918. № 40. С. 1.

³ См: Ленин В. И. 1) Из письма в редакцию газеты «Трудовая правда» // Полн. собр. соч. Т. 48. С. 296; 2) Еще раз о профсою­зах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина // Там же. Т. 42. С. 290.