Квартира Отца. Она такая же, как квартира Матери, с такой же мебелью, но других цветов.
Ночь перед похоронами. Алина разбирает вещи. Вытаскивает из шкафа сумку с сетями, надувную лодку, ватник. Другая сумка набита драными семейниками. Достаёт телефон, набирает номер.
АЛИНА. Привет, ну ты как? А как ты думал? Это не старьё, а винтаж. А я лодку нашла. Надувную. Тебе бы понравилась. Ну щас, потащила! Она тяжёлая! Хочешь, семейников тебе подкину? Заштопаешь ― и хоть сейчас жениться! Как ты там вообще? Как это ― без поминок? Совсем офонарел? Хотя как знаешь. Я вот тоже не особо хочу со всем этим связываться. Ну, что ты, маленький! Не плачь! Ты справишься, ты сильный! Не издеваюсь. Сейчас только пережить эту ночь, да день продержаться, а потом всё будет хорошо. Поедешь к Алке, она тебя любит. Да хоть бы и удобно. Всё равно рядом живой человек. Переспите ― всё пройдёт! Хорошо, до завтра. Обнимаю.
Кладёт сотовый на стол. Мать подходит, садится рядом.
МАТЬ. Сильно Артём переживает?
АЛИНА (она как будто не удивлена). Сильно. И я ― сильно.
МАТЬ. А ты думай позитивно. Вот квартира теперь у тебя своя.
АЛИНА. Мне вчера Ваня звонил. Ну, бывший мой, помнишь? Поддерживает. Всякую чушь несёт. В порядке обмена опытом рассказывает, как своего отца хоронил. Ему от папы квартира досталась в историческом центре. После похорон старшая сестра там останавливалась, ей уже за шестьдесят, пять мужей в могилу свела.
МАТЬ (со вздохом). Живут же люди!
АЛИНА. А Ваня при ней вроде дежурной медсестры был, потому что сестра запойная, и после похорон ушла в область бессознательного. Во сне её надо держать, иначе она с кровати падает и морду разбивает. И вот снимает Ваня со стены над кроватью картину знаменитого художника, вешает на её место капельницу, втыкает сестре иголку в вену, и сам рядом ложится, держит сестру, чтобы не упала. А она вдруг решает, что это какой-то левый мужик её лапает, вырывается, падает на пол и морду разбивает. Вот так и получается, держи бабу или не держи, она всё равно морду себе разобьёт.
МАТЬ. Какая грубая история. Мне не нравится.
АЛИНА. А не всё ли равно теперь, нравится тебе или нет?
МАТЬ. И Ваня твой мне не нравится. Никак от тебя не отцепится. Вот зачем он звонит сейчас, когда у тебя горе? Хочет врасплох застать, чтобы ты к нему вернулась? А ты, поди, и рада: юбку задрала, побежала.
АЛИНА. Да уж, мамочка, как ты с твоим лапотным чувством юмора умудрилась напоследок так жёстко над детьми пошутить?
МАТЬ. Ты о чём?
АЛИНА. Окочуриться в один день с папашей ― надо же суметь!
МАТЬ (осматривая квартиру). Да я как-то и сама не понимаю. Ух ты, точно такую же табуретку купил, как у меня! Знаешь, я в детстве мечтала: будет у меня муж, вырастим детей и умрём в один день!
АЛИНА. Там ещё был пункт про долго и счастливо.
МАТЬ. Долго ― получилась. Счастливо? Кто же его знает, это счастье. Может, и было оно. Ведь сколько лет я его терпела. Вас вырастили.
АЛИНА. А ты объясни ― зачем терпела? Из него же отец ― как из Герасима Дед Мазай. Он если сам не утопит, то веслом по башке надаёт. Помнишь, как он мне зубы выбил? Я ж его боялась с тех пор до одури.
МАТЬ. Такое забудешь. Я от него едва не ушла. А Артём тогда сказал, мол, этого-то мы хотя бы знаем, а кто на его место придёт ― неизвестно. Вот я и послушалась ребёнка. Жалко, что вы с Артёмом сейчас не вместе. Тяжело ему там сейчас одному. Ты бы его поддержала.
АЛИНА. А мне легко, меня не надо поддерживать.
МАТЬ. Я не это имела в виду. Конечно, вам обоим тяжело. Смотри, ваза! Где же он её нашёл? Мы когда только поженились, была у нас такая ваза. Он мне тогда цветы носил, как королеве. Ни дня ваза не пустовала. Ох… Как всё вышло-то, а?
АЛИНА. Артём, наверное, себя винит за то, что позвонил и вывалил всё без подготовки. А я зря не настояла на своём. Не уберегла тебя. Всю жизнь себя винила за то, что сама тогда не убереглась. А теперь буду винить, что сейчас трубку у него из рук не вырвала.
МАТЬ. Сама не убереглась? О чём это ты?
АЛИНА. О том самом. Как со стройки летела вниз тормашками. Или вверх? Как правильно?
МАТЬ. Ты помнишь?.. Что ты помнишь?
АЛИНА. Всё помню. Я потом читала какую-то статью, там говорилось, что после трепанации гипноз не действует. Вот и после проломленного черепа он на меня тоже не подействовал.
МАТЬ. И ты с этим живёшь?
АЛИНА. А у меня есть выбор?
Молчание.
МАТЬ. Ты нас ненавидишь?
АЛИНА. Сначала ненавидела, потом презирала. А сейчас вы умерли, и я жалею, что раньше ничего не сказала.
МАТЬ. И почему не сказала?
АЛИНА (фыркая). Боялась, что умрёте. (Пауза.) Зачем вы это сделали?
МАТЬ. Я думала, так будет лучше для всех. Ведь Артём действительно забыл…
АЛИНА. Забыл. Мне даже в морду ему не за что плюнуть. Он ничего не помнит, он жизнь живёт как будто во всём прав! Считает, что отец его зря обижал, даже не хотел на похороны ехать. А я объяснить не могу, почему всё так происходит. Что всё потянулось от того дня. Что если бы не он, я была бы здорова, вы с отцом жили бы счастливо, и всё было бы совсем иначе.
МАТЬ. С отцом у нас потом не заладилось, это верно. Но я не жалею. Не моя вина, что ты не сумела забыть. Случайность. Ой! И шкатулка, как у его матери была. Неужели та самая? Где же он её нашёл?
АЛИНА. Твоя вина, что Артём сумел!
МАТЬ. А что мне было делать? Отдать его под суд? Чтобы в четырнадцать лет он на зону пошёл? А я бы ему передачи таскала?
АЛИНА. Не знаю.
МАТЬ. Он бы вышел и пришиб тебя окончательно.
АЛИНА. И пусть бы пришиб! Зато была бы в жизни определённость. Было бы точно известно, кто виноват и что делать.
МАТЬ. Вот отец зубы тебе выбил, так ты простить не можешь. А как он просил гипнотизёра внушить тебе, что зубы ты на стройке выбила, когда падала. (Смеётся.) Переживал сильно. Обижался потом, что Артёма тебе из памяти стёрли, а зубы так и оставили.
АЛИНА (с возмущением). Типа я кругом во всём сама виновата?! Может, я и подзатыльник тот сама себе дала?
МАТЬ. Очень он тебя любил. Не хотел, чтобы ты обиду на него держала.
АЛИНА. Давал бы денег на протезы ― я бы, может, и обиды не держала. А гипнозом он не мне помочь хотел, а себя хотел уберечь от лишних трат. У него же снега зимой не допросишься.
МАТЬ. А! Скажешь тоже! Он когда из роддома нас с Артёмом забирал, даже на такси зажмотился. Пёр мальчишку всю дорогу на руках, чуть его не заморозил. Да и мне ходить было тяжело. Даже не помню, как добрели.
АЛИНА. Что ж ты ему не сказала?
МАТЬ. А чего говорить, когда уже пришли? Я Артёму по дороге носик пощупаю ― тёплый. Значит, не замёрз. Ну, и идём потихоньку.
АЛИНА. А говоришь, не помнишь.
МАТЬ. Ещё помню, как он напился в тот день. Месяц подшофе проходил. Как же, сын родился!
АЛИНА. Ладно, фигня. Вы там как, вместе?
МАТЬ. Любопытной Варваре…
АЛИНА. Знаю-знаю. Ну, ты хоть скажи, у вас там Чистилище есть?
МАТЬ. Чистилище только у католиков, в твоём возрасте пора бы знать такие вещи!
АЛИНА. Тебя куда ― вверх, вниз?
МАТЬ. Много будешь знать, скоро состаришься.
АЛИНА. Я и так не молодею.
МАТЬ. Артёму передай, там возле двери за косяком пятнадцать тысяч. Внизу, почти у пола. На памятник хватит. Я вообще, конечно, на посудомоечную машину копила, но с собой не заберёшь, да и вряд ли она мне там пригодится. И ещё передай…
АЛИНА. Много будет знать, скоро состарится. Сама передавай.
МАТЬ. Не злись, девочка. Я тебя очень-очень люблю.
Отходит в сторону и исчезает в темноте.
АЛИНА. Ты держись там завтра в крематории. Хорошо, что я не увижу тебя мёртвой.
Звонит Артёму.
Слушай, я забыла тебе сказать. Там возле входной двери за косяком у мамы заначка должна быть. Почти у пола. Глянь? Есть? Пятнадцать? Ну, давай, держись завтра. Я нормально. Я всегда нормально.
V
Прошло несколько дней. Квартира Алины. Она лежит на диване, лицом к спинке.