АРТЁМ (примирительно). Маме-то будем звонить?
Алина крестится, набирает номер и тут же скидывает.
АЛИНА. А если я предложу квартиру поделить, поедешь? Я серьёзно: деньги от продажи или от аренды будем делить пополам. Лишние они тебе что ли? Ты пойми, я не могу ехать одна, я не справлюсь, я с ума сойду. Ты обязан быть рядом, ты брат. Ну, помоги мне, поддержи, пожалуйста! Хоть раз в жизни!
АРТЁМ. А что я Алке скажу?
АЛИНА. Господи, да правду! У тебя умер отец, ты не можешь не поехать. И Алка, как верная боевая подруга, тоже должна поехать. Чтобы тебя поддержать, чтобы тебе было на кого опереться.
АРТЁМ. Да ну, какая она боевая. Она такая нежная. У неё чуть что ― мигрень на полдня, плачет от боли. Ну как её таким грузить? Она расстроится. А ей врач не рекомендовал нервные перегрузки.
АЛИНА. Можно подумать, есть на свете врач, способный нервные перегрузки кому-то порекомендовать! Какой ты лопушок, Артём.
АРТЁМ. Пусть лопушок! Думаешь, оскорбила? Думаешь, я терпила такой, а мной бабы пользоваться только могут? Я же всё прекрасно вижу. Где и как деньги тянут, всё вижу! Только они всё-таки рядом. И если любовь можно покупать, я буду её покупать, потому что не хочу быть один. Не хочу, как ты, в сорок лет сидеть взаперти и жизнь наблюдать из немытого окошка.
АЛИНА. Хочешь меня оскорбить?
Долго и пристально смотрит на брата.
АРТЁМ. Вообще-то да! (Сдерживая себя.) Ну, прости. Я не хотел. То есть я нечаянно. И больше не буду. Ну? Не рычи.
Алина решительно набирает номер на телефоне.
АЛИНА. Алло, мамочка! Мамочка, здравствуй! Как ты себя чувствуешь? Ага. Давление измеряла? Сто шестьдесят ― это много. Прими таблетку. Ну, ещё одну прими. И седативное. Седативное, ну валерьянки нахлобучь! Я же тебе говорила про валерьянку, не выпила? Я не грублю. Вот прямо сейчас прими валерьянки, я тебя прошу. Ну, валокордина тогда. Мамочка, у меня тут Артём. Да, что с ним сделается, живой-здоровый. Бугай. А сердце как? Ох. Ты только не нервничай, пожалуйста. (Пауза). Знаешь, я сегодня сон такой видела, как будто мы снова все вместе: вы с папой, мы с Артёмом маленькие. Едем в поезде к морю. Колёса стучат, ту-дух, ту-дух, а я думаю, как там шелковица, не отошла ли? Мечтаю, как залезу на дерево и буду её лопать до посинения. Помнишь, у меня все майки в синих пятнах были и не отстирывались? Вот во сне так же. Представляешь? А вы с папой весёлые такие, молодые. (Будто что-то цитирует.) И мы едем к самому синему морю, где вдалеке ныряют дельфины, а на берегу растёт шелковичное дерево, и поспевают на нём ягоды. Где мальчишки чёрные от загара, а люди ― светлые от улыбок. Не знаю, просто всплыла фраза в голове. Может, Грин? Да нормально всё у Артёма, годовщина у них с Алкой сегодня. Вон всё удрать от меня пытается. А заехал… за мясорубкой. За какой-какой… за электрической. Хочет Алку расчленить и на фарш перекрутить. А я и говорю: ну, какой фарш, там максимум холодец, и тот без жира не застынет!