Пересказ по совокупности версий Бардо Тодол Е.Цветкова
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
"ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ"
В замечательной книге американского психиатра Р.А.Моуди "Жизнь после жизни", в книгах Р.Крукела ("Выход из тела", 1970), С.Грина ("Выход из тела", 1975) и других рассказывается об удивительных приключениях разных людей, находившихся в состоянии клинической смерти в центрах реанимации. Я здесь попытаюсь обрисовать вкратце испытанное ими, с точки зрения Бардо Тодол.
Все эти люди, по мысли Бардо Тодол, находились в состоянии Чикай Бардо или в самом начале Хониид Бардо. Давайте сообразим, что они могли увидеть, коль скоро допустить свидетельства Тибетской Книги Мертвых как истинные.
Сознание в миг смерти покидает тело. Умирающий как бы со стороны может увидеть родственников, врачей (в нашем случае), парить и дивиться тому, что там снизу под ним лежит его тело, которое он явственно различает, однако, как правило, не испытывает никаких теплых чувств к распростершейся плоти, которая при помощи техники реанимации настойчиво сохраняет связь с плывущим свободно сознанием. Заметим, что для тех, кто в реанимации, легче осознать свою смерть в этом состоянии освобожденного сознания. Врачи, белые халаты, тело на столе операционной — все это сильно помогает сознанью. В наш атеистический, в сущности, век самым сильным, конечно, должно быть чувство удивления: мол, помер, а надо же тебе — слышу, вижу и так легко...
Состояние Чикай Бардо может длиться от мига, требуемого, чтобы щелкнуть пальцами, до семи дней, в редких случаях. А в среднем около трех дней. Поскольку реанимация поддерживает тело, не дает ему распадаться все это время, пока реанимация продолжается, у помирающего имеется возможность Возвратиться.
Взглянув на суетящихся возле тела врачей и медсестер, выскользнувшее сознание может отвлечься и встретиться "лицом к лицу", как повествует Бардо Тодол, с реальностью уже нежизненной, Чикай Бардо. Признаки Чикай Бардо (смотри в тексте) удивительны, если ты в сознании. Ты поплывешь, как пушинка, легко-легко под синим безбрежным небом, еще далеки тяготы кармических видений. И, наконец, главное — увидишь ослепительный свет, который так силен, что может напугать. Во второй части Чикай Бардо, если первое проскочил, не заметив, в обмороке сознания, Вторичный Свет засияет или, коль скоро и от этого света ты защищен слепотой своего духовного глаза -появятся Стражи Вечности, в виде разных фигур Света (в зависимости от того, во что ты верил при жизни). Тут и звуки самые разные могут наполнить грохотом уже несуществующие уши, и кроме света удивительные острые лучи пронзительно вспыхнут миражами. Это стихии нашего тела показывают свою основу, свою суть. Сверкающие и пролетающие мимо видения, миражи — суть мысли и чувства помирающего. Здесь в мире, где мысль и вещь, слово и действия — равнозначны и равноплотны по силе, по энергетике, стоит о чем-то задуматься, бессознательно даже — и вмиг эта неясная мелькнувшая мысль воплотится в мираж или звук, или действие.
В этом же состоянии второй части Чикай Бардо высвобожденное сознание парит в привычных местах своей деятельности, привычной географии, отношений — всего привычного, что составляло при жизни мир помирающего.
Практически, почти все видения, во всяком случае большинство видений тех, кого реанимировали, вернули вновь к жизни (остальные нам не могут рассказать) — должны относиться к этой части Бардо. Только в редких случаях по-видимому, умирающий мог проскользнуть сквозь Чикай Бардо и оказаться в Хониид Бардо первого, второго дня. Я думаю, это максимум проникновения для случаев реанимирования, тем более, что и срок тут обозначен, если не Приходит в Себя (как удивителен наш язык в точности своих формул) в течение трех дней — больного "отключают" от всей поддерживающей аппаратуры. Так вот, в первый-второй день появляются Добрые Божества. Однако вместе с ними, напомним, появляется и мир Шести Лок; в первый день — это мир Дивов, а во второй — Ад. Однако такие случаи, когда блеснет кусочек этих миров для тех, кого реанимируют, — должны быть редкими. Тут либо много было перед смертью накоплено дурных чувств (все эти замечания я даю, следуя объяснениям Бардо Тодол), так что человек проскакивает сразу Чикай Бардо и как сквозь тонкий лед, под тяжестью чувств проваливается в кошмары Шести Лок, в Ад, к Дивам, а то, может быть, и дальше забирается вглубь и вниз.
Однако такое должно быть редко, в сравнении с большинством случаев реанимации, когда, как я предполагаю, должны помиравшие были оказаться лишь в Чикай Бардо. Редко еще и потому, что реанимация как удержание сознания на длинной, но прочной нити-сворке, по-видимому, имеет свои пределы. Стоит перейти границу — и возврат 'невозможен.
С другой стороны, быть может, в редких случаях, сознание такого умирающего способно прогуляться Бог знает где и обогащенное новым знанием, верой — возвратиться в сохраненное, благодаря чуду неживой техники, в свое, все еще годное для проживания тело.
Ведь Бардо Тодол нам свидетельствует, что даже из Сидпа Бардо человек способен возвратиться в свое тело, если бы оно оказалось в целости. Так что искусственное поддержание тела увеличивает наши шансы не столько на жизнь, не на продление жизни, а скорей на расширение нашего знания о жизни и смерти. Я думаю, это и есть другая сторона медали всех реанимаций, что они в наш век общеприятия и коллективизма истин способны снабдить нас новым представлением о состояниях сознания. Тех состояниях, когда мы сами и наблюдаемое становимся Одним, неразрывным. Мы — и ученый и прибор, в одном лице, и с себя самих же снимаем показания.
Давайте поглядим, какие же показания сняли с Самих Себя те, кто свидетельствовал о своих реанимационных похождениях.
Прежде всего они, обыкновенно, слышат объявление о своей смерти либо восклицания, сопутствующие этому моменту времени, вроде: "Доктор, я кажется угробил вашего пациента; скорее, столько-то лекарства, такого-то... На этот раз, кажется, "конец", и тому подобное... Однако если лекарство вводится иглой, то прикосновений и боли укола не чувствует помирающий. Голоса звучат громко, но вроде как издалека... В это время помирающий сам зачастую движется с большой скоростью через черноту, иногда называют эту черноту — тоннелем, в конце которого — Свет. Этот свет, приближаясь, становится очень сильным. Здесь наступают различия. Верующий христианин, если умирающий был таковым при жизни, не пугается, во всяком случае, не пугается сильно и воспринимает этот Свет как Христа. Другие могут воспринять Свет в виде инопланетянина, Существа из загробного мира, ангела и прочее.
Во время движения через темноту и далее к Выходу — слышны шумы, громы, колокола, звоны... Напомним, что миг или время умирания, которое соответствует Чикай Бардо, — (как считают буддисты) в сущности смертный обморок, когда подобно тому, как это случается в глубоком трансе — наше дыхание становится на какое-то время Внутриутробным. То есть таким, каким оно было во время нашего внутриутробного существования, до рождения. Ведь младенец не дышит легкими и сердце может биться очень редко, либо вообще не биться (как в глубоком йогическом трансе). Вот почему этот Обморок Смерти ламаисты отсчитывают от последнего выдоха до последнего вдоха. Не исключено, что движение в темноте, тоннеле — это воспоминания возвращенной утробы, но только в обратном порядке. Не исключено, что это — возвращение к сознанию, в котором мы находились еще внутри матери.
Во время такого движения сквозь тоннель, как свидетельствуют Вернувшиеся к Жизни, необыкновенный покой и расслабление, умиротворение охватывало человека. В точности, как описано в Бардо Тодол, многие испытывали невероятную легкость, подобно пушинке они плыли, ощущая теплоту и немыслимое чувство успокоения.
И в следующий миг после этой черноты, в которой плыло сознание в беззвучии или, наоборот, в сопровождении самых разных звуков, выныривает человек своим сознанием наружу; и видит свое распростертое тело внизу, родственников, людей (если то был несчастный случай), врачей... Замечает и свое Новое тело, которое обыкновенно очень легкое, как перышко, пушинка, воздушное и прочие сравнения. В одном из описаний тело являло собой удивительную бесформенность, окрашенную в цвета и как бы прозрачную. Некоторые никак не могут в этом состоянии, допустить, что они На Самом Деле (как они говорили) так выглядят.
Вот здесь, в это самое время и наступает осознание, что Ты -Помер. Часто, в особенности у долго болевших, это осознание даже и не вызывало никаких печальных чувств. Даже облегчение испытывали некоторые. В особенности, если тому предшествовали ощущения покоя и исчезновение всякой боли. Другое дело, что допустив, мол, я помер, и не чувствуя печали по этому случаю, человек задумывался, что же ему теперь делать и куда идти?
Были и такие, кто ощущал себя вовсе без какого-то тела, а просто "чистым сознанием". В большинстве же случаев тело было Иным, и очень трудно объяснимым в силу отсутствия в языке должных слов иль лучше сказать, в силу ограниченности нашего языка для выражения этих, по-видимому, неземных восприятий.
Если в этом состоянии померший пытался заговорить, коснуться живых, тех, кого он видел, — они его, естественно, не видели и не слышали. Вроде не было ни одного сообщения о Заглядывании в Зеркала, в смысле отражения. Люди проходили Сквозь этих померших, движущихся в новом теле. В свою очередь в этом новом теле можно было пройти сквозь стену и прочее...
И еще очень важное совокупное сведение, важная черта — безвременность. Ощущение остановки и страшного замедления времени. Это удивительно совпадает с описанием времени в Ином Мире у Све-денборга, как состоянии, в котором пребываешь. Пока ты в этом состоянии — время стоит на одном месте.
Тут, в загробии и очень трудная перспектива, потому что привычная трехмерность описаний непригодна для того, чтобы обрисовать пространственный опыт этих помиравших и возвратившихся к жизни людей. Если вновь обратиться к Сведснборгу, то Пространство, Дистанцию он описывает в Ином Мире, как возможность общения, связи между разными уровнями сознания. Так мы и в жизни говорим зачастую, что, мол, эти два человека были Бесконечно Далеки друг от друга. Похоже, что многие метафоры языка заимствуют свою буквальность из мира сновидений и, кто знает, Иных Миров вообще. То, что составляет в нашей яви метафору — становится реальностью в иных Состояниях сознания.
И еще удивительное, необъяснимое возникает чувство — совершенного Одиночества, Чужести всему оставшемуся Там, Отстраненности: так свидетельствуют многие "воскрешенные". Как будто их больше не касалось то, что происходит с их телом, не касалось, что будет с оставшимися Там, позади, родственниками, родными...
И, наконец, наступает следующий миг, о котором я написал, упомянул вначале — миг встречи Других Существ. Они появлялись в самых разных формах: бывшие друзья, уже к тому времени помершие; духовные помощники; ангелы; светящиеся Сущности. Тут же могли промчать перед глазами и ожившие картинки жизни. Пройти миражами памяти про то, что давным-давно позабыто и кануло в жизненную лету. Эти существа, принимая форму Знакомых, по-видимому, ждут того, что будет дальше с нами и отдалимся ли мы от земного существования на расстояние, откуда уже нет возврата. Иногда эти фигуры командовали: "Возвращайся!"
И последнее — Свет. Яркий, очень сильный свет. Хотя и не сам по себе, а в виде Существа Света, Фигуры Света (см. Вторичный Свет Чикай Бардо в виде Тела или Фигуры Света). Те, кто по-христиански мыслил, воспринимали эту фигуру Света за Христа или Ангела (свидетельство еврейской женщины). Совсем неверующий просто называл Фигуру Света. Общим во всех впечатлениях было чувство, что эти Фигуры Света — были Проводниками, Представителями (вспомните Стражей Бардо).
Опуская морализм разговоров с этим Светом, воплощенным в Фигуре Света, разговоров, в которых речь шла о смысле жизни помершего или о том, что ему следует или не следует делать, — важно заметить, что многие, кто видел эту светящуюся фигуру, очень хорошо о ней отзывались, как о согревающем, утешающем присутствии, об эманации, излучении любви из нее и прочее.
Не так давно выяснилось, что есть и другие свидетельства у "воскрешенных" после клинической смерти. Это картины или ощущения неимоверного ужаса, кошмарных, порой, видений и тому подобное. Как правило, люди не спешат об этом рассказывать, хотя на них, как и в благоприятном виденческом случае, все пережитое производило сильное впечатление, и человек сильно изменялся. По-иному начинал жить в остатнем своем существовании.
Куда успевали проскочить эти люди своим сознанием — трудно сказать. Скорей всего, не увидав, по каким-то причинам Света, они попадали в самое начало Хониид Бардо, где начинаются кармические видения. Отметим, что Ад приходит на второй день Хониид Бардо. Не исключено, что эти люди и не достигали так далеко в Бардо, а попросту проваливались в какие-то щели в Чикай Бардо, где укрывались от Ослепляющего Света. Для них он не был источником благодати и отдохновения, любви.
Очень трудно рассуждать про то, о чем мы знаем еще Так Мало.
Важно иное, что мы наконец-то стали исследовать свидетельства, обрабатывать их, осмыслять так, как это делается в современном научном знании. Другое дело, что, изучая иные состояния нашего сознанья, мы становимся и прибором и ученым одновременно и зачастую — вообще нераздельными с наблюдаемым. Прибор, ученый и явление — совмещены. Это очень новое положение для науки. Превратившись в прибор и явление одновременно, показания мы снимаем Сами с Себя. Положение удивительное и совершенно необыкновенное с точки зрения привычной логики отстраненности Сознания от Вещи, Явления в дневной коллективной Яви.
В снах, в Бардо, трансовых состояниях Сознания, где плотность знака-приказа и вещи-явления — сравниваются, открываются совершенно новые возможности и возникают положения совсем невероятные по необычности и трудности для исследователя. Дело в том, что хотя объективность Свидетельств здесь так же может быть установлена, как и при наблюдении за частицами, к примеру, или рождением звезд. Однако, устанавливая достоверность Свидетельств, сирень повторяя эксперимент, мы — Сами должны стать рождающейся звездой.
Иного нет пути. Чтобы научиться плавать — надо плыть. И сколько бы мы ни прочитали самых лучших наставлений на тему, как плавать или как преуспеть в технике любви — нам плыть всякий раз приходится самим; чужим свидетельством не выплывешь; только собственным пережитием способны мы удостовериться. Удостоверяясь — мы становимся иными. Прибор, который неразделен с явлением, творит это явление,— все время видоизменяется. В этом смысле говорят, по-видимому, что у всех своя судьбинская стезя, потому что Сам человек эту стезю и творит, чтобы по ней пройти. Хоть и прочитает сотни наставлений, как жить, — Жить нам приходится Самим, что в Бардо, что в Жизни нашей.
Конечно, говорить о настоящем опыте смерти — не приходится. Все эти люди, во всех книгах, свидетельствах, древних и теперешних, пробыв сознанием невесть где — возвратились в нашу жизнь и потому лишь смогли свидетельствовать об испытанном. В этом смысле, ни видения Святых и Блаженных, ни опыты оккультистов с выходом из тела, ни свидетельства таких мистиков, как Сведенборг — невозможно считать истинным опытом именно Загробного Существования. Поэтому, лишь по сходству описаний с теми картинами, какие даются в Бардо Тодол я и могу прикидывать, а что это могло быть, куда добралось человеческое Сознание...
О чем, впрочем, недвусмысленно свидетельствуют все эти случаи — это присутствие некой реальности, некоего Иного Мира, в котором наше сознание, наделенное памятью о Себе, памятью о том, кто мы и что, и где лежит наше бесчувственное тело, наше сознание — видит и слышит, испытывает удивительное и странное. Встречает фигуры, которые могут быть ангелами иль бесами, умершими родственниками и друзьями, может переноситься вмиг в пространстве и двигаться во времени (коих, по-видимому, в этом-мире просто нет, в том привычном смысле, как пространство и время нам ведомо в дневной яви). При всем том, сознание наше видит наше тело (может видеть), знает, что, скажем, тело — Умерло, видеть людей, суетящихся вокруг и тому подобное... С этой точки зрения, если учесть, что после, рассказывая увиденное, вернувшиеся получают удивительное подтверждение тому, что видели и слышали в нашей реальности, в той палате, где лежали, и прочее — мы должны допустить, что наше Сознание не нуждается ни в глазах, чтобы видеть, ни в ушах, чтобы слышать... Что Выход из тела — суть реальность, объективная, доказанная именно тем, что вышедший, хотя сам и невидимый для оставшихся в жизни,— видит и слышит их, воспринимает.
Вот это свидетельство Восприятия нашей привычной, физической реальности голым, лишенным приспособлений органов чувств, Сознанием — это свидетельство и есть самое главное над чем следует задуматься!
Что это за Реальность? Совпадает ли она с началом реальности Бардо, или Воздушных Мытарств Православия, иль это еще одна, отдельная "Земля", присутствующая все время рядом с нами, — трудно сказать.
Приведу здесь опыты такого внетелесного соприкосновения с этой Иной Явью с древних времен до сегодня, которые, по моему разумению, особенно интересны. В приложении "Судный день" я целиком также привожу свидетельство воина Эра о подобном загробье из сочинения Платона "Республика", и пример мытарства св. Феодоры из воздушных мытарств Православия.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
СОЗНАНИЕ ВНЕ ТЕЛА
Начнем с древних свидетельств.
Возможно, самый полный и удивительный опыт сознания вне тела, описанный в христианской литературе, принадлежит св. Андрею Христа ради юродивому Константинопольскому (IX в.). Этот опыт был описан со слов самого святого его другом Никифором. Здесь мы приводим лишь отрывки из рассказа святого.
Однажды во время суровой зимы, когда св. Андрей лежал на улице замерзший и близкий к смерти, он внезапно ощутил в себе внутреннюю теплоту и увидел прекрасного юношу с лицом светящимся как солнце, который отвел его в рай на третье небо. "По Божественному изволению я пребывал в течение двух недель в сладостном видении... я видел себя в прекрасном и дивном рае... умом и сердцем удивлялся я несказанной прелести рая Божия и услаждался, ходя по нему. Там находилось множество садов, наполненных высокими деревьями, которые, колыхаясь своими вершинами, веселили мои очи, и от ветвей их исходило великое благоухание... сих деревьев нельзя уподобить по красоте ни единому земному дереву... В тех садах были бесчисленные птицы с золотыми, белоснежными и разноцветными крыльями. Они сидели на ветвях райских деревьев и так прекрасно пели, что от сладкозвучного их пения, я не помнил себя... После сего на меня напал какой-то ужас, и мне казалось, что я стою на верху небесной тверди, передо мною же ходит какой-то юноша, со светлым, как солнце лицом, одетый в багряницу... Когда я ходил по его стопам, то увидел Крест большой и прекрасный, по виду подобный радуге, а кругом его стояли огневидные, как пламень, певцы и воспевали сладостное пение, славословя Господа, некогда распятого на Кресте. Шедший передо мною юноша, подойдя к Кресту, облобызал его, и дал знак и мне, чтобы я облобызал Крест... Лобызая его, я исполнился несказанной духовной сладости и обонял благоухание сильнее райского. Пройдя мимо Креста, я посмотрел вниз и увидел под собою как бы морскую бездну... (Мой путеводитель) обратившись ко мне, сказал: "Не бойся, ибо нам необходимо подняться еще выше". И он подал мне руку. Когда я ухватился за нее, мы уже находились выше второй тверди. Там я увидал дивных мужей, их упокоение и непередаваемую на языке человеческом радость их праздника... И вот мы поднялись выше третьего неба, где я видел и слышал множество сил небесных, воспевающих и благословящих Бога. Мы подошли к какой-то, блистающей как молния, завесе, пред которой стояли великие и страшные юноши, видом подобные как бы огненному пламени... И сказал мне водивший меня юноша: "Когда отверзнеца завеса, ты увидишь Владыку Христа. Поклонись же престолу Его". Услыхав сие, я радовался и трепетал, ибо меня объял ужас и неизреченная радость... И вот какая-то пламенная рука отверзла завесу, и я, подобно пророку Исайи, узрел Господа моего, "ездяща на престоле высоце и превознесение и серафими стояху окрест Его" (Ис. 6:1). Он был облачен в багряную одежду, лицо Его было пресветло, а очи Его с любовию взирали на меня.Увидев это, я пал перед ним ниц, покло-нясь светлому и страшному престолу Его. какая радость объяла меня при созерцании лица Его, того нельзя словами выразить. Даже теперь, при воспоминании о том видении, я преисполняюсь неизреченной радостию. В трепете я лежал пред моим Владыкою. После сего все небесное воинство воспело предивную и неизреченную песнь, а затем — не понимаю и сам как — снова очутился ходящим по раю" (Жития святых, 2 окт.). (
Когда св. Андрей подумал, что на Небе он видел Божию Матерь, ангел сказал ему: "Пресветлейшую небесных сил Царицу хотел ты увидеть здесь? Но Ее здесь нет. Она удалилась в многобедственный мир — помогать людям и утешать скорбящих. Я показал бы тебе Ее святое место, но теперь нет времени, ибо тебе надлежит опять возвратиться".
Опыты выхода из тела и воскресительный (реанимационный) опыт сходны во многом. Одним из тех, кто удостоился этой способности выходить из тела и сохранять сознание, без нужды соприкосновения со смертью, был Роберт Монро ("Путешествия вне тела", Нью-Йорк, 1977). В этой книге он подробно описал свои оккультные путешествия.
Свои путешествия он суммировал в виде трех мест: место один — сама Земля; место два — астральная огромная область (это область, где царят духи воздуха по образу и подобию Себя). И, наконец, место три, которое вновь похоже на настоящую Землю, но это, скорей, та явь, которая обнажилась бы, сумей мы сдернуть с наших глаз пелену привычного мира. Я думаю, что настоящие лунатики видят и ступают именно в пределах этого третьего места. Личный мой опыт, случайно оставшийся в памяти, рисует это место в виде сверкающего серебром мира, удивительно искаженного в деталях, скажем, маленькая грязная канавка превращается в серебристый ручей. Удивительно описание Монро его встречи с Богом места номер 2. Встреча, которая, по словам Монро, может произойти в любое мгновение и в любой точке. "Среди повседневной деятельности в любом месте раздается дальний сигнал, похожий на звук фанфар. Все относятся к нему спокойно и прекращают разговаривать или заниматься каким-то делом. Это сигнал того, что Он (или Они) идет по Своему Царству.
Никто в страхе не падает ниц или на колени. Поза, скорее деловая. Это событие, к которому все привыкли, а повиновение важнее всего. Никаких исключений не бывает.
По Сигналу всякое живое существо ложится... повернув голову набок, чтобы не видеть Его, когда Он проходит. По-видимому целью является образовать живой путь, по которому Он может идти... Когда Он проходит, нет ни движения, ни даже помысла...
За несколько раз, что я пережил это, пишет Монро, я ложился вместе с другими. В это время сама мысль о том, чтобы поступить иначе, невозможна. Пока Он идет, раздается ревущая музыка и появляется ощущение лучистой непреодолимой живой силы, которая растет над тобой и затухает вдали... Это событие столь же случайное, как и остановка у светофора на перекрестке или ожидание у железнодорожного переезда, когда сигнал указывает на приближение поезда; вы равнодушны, а в то же время чувствуете невысказанное уважение перед мощью, заключенной в проходящем поезде. Это событие также безлично".
Эти выходы из тела Роберта Монро и его описания иных миров сходны с описаниями мира духов у знаменитого духовидца Эмануэля Сведенборга (1688 — 1772). Сведенборг был в Швеции сродни нашему русскому Ломоносову, натур-философ, ученый, мыслитель... Его трактат в четыре тома, посвященный нашему мозгу, намного опередил время... Однако в 52 года с ним случилось странное превращение после одного из неожиданных припадков как бы безумия, он начал видеть духов. Наяву. Этот мир духов он описал в своем "Дневнике Сновидений" и "Духовном Дневнике", более 2000 страниц в общей сложности... Христианство считает, что Сведенборг общался с воздушным царством падших духов, областью сродни астральному миру номер 2 у Монро.
Один исследователь внетелесного опыта, англичанин Роберт Крукел собрал огромное количество подобных примеров как у оккультистов и медиумов, с одной стороны, так и у обычных людей, с другой. Он следующим образом суммирует этот опыт: «Тело-копия или "двойник" был "рожден" из физического тела и расположился рядом с ним. Когда "двойник" отделился от тела, имело место "затемненное" сознание (во многом подобное тому, как переключение скоростей в автомобиле вызывает краткий перерыв в передаче мощности)... Часто бывал панорамный просмотр прошлой жизни, а опустевшее "физическое" тело обычно было видно со стороны освобожденного "двойника..."
Те, кто покинул свои тела естественным путем, имели склонность к тому, чтобы видеть нечто яркое и спокойное ("Рай"), что-то вроде великолепной Земли, а (те, кто были) исторгнуты силой... имели склонность попадать в относительно мрачные, путаные и похожие на сон условия, что соответствует "гадесу" древних. Первые встречали многочисленных помощников (включая уже упомянутых выше "умерших" родных и друзей), а последние иногда встречались с какими-то бесплотными "препятствиями".
"Небо" и "ад", увиденные в этих состояниях, являются только частью (или явлениями) воздушного царства духов, ничего общего не имеют с Небом и адом христианского учения, которые являются вечной обителью людских душ (и воскресших тел), а также нематериальных духов. Люди в состоянии "вне тела" не имеют возможности попасть на настоящее Небо или в ад, которые открываются душам только по явной воле Божией. Если же некоторые "христиане" во время "смерти" почти сразу же видят "небесный град" с "жемчужными вратами" и "ангелов", то это лишь указывает на то, что увиденное в воздушном царстве зависит в какой-то мере от их собственного прошлого опыта ожиданий, подобно тому, как умирающие индусы видят свои индуистские храмы и "богов"». (Роберт Крукел, "Выход из тела"*.)
· Эта книга и многие другие обстоятельно сообщаются в хорошей и полной работе иеромонаха Серафима Фоуза "Душа после Смерти", Москва, 1991.
ПРИЛОЖЕНИЕ 3
АНГЕЛ СМЕРТИ
Я его встретил лично, наяву. Не спал и не дремал, однако лежал в этаком сосредоточии, задумчивости очень глубокой, в своей избушке в маленьком городке, где когда-то родился. И вдруг, разом, почувствовал Его присутствие, видеть не видел, а именно почувствовал, но сразу же понял, что это Ангел Смерти, как бы разглядел его иным глазом, чувственным... Как ни странно — не испугался. Наоборот стал следить даже с каким-то любопытством в душе. Господи! Какая это была живая, страшная сила! Я весь, в сравнении с ним был Ничто, не пылинка, не муравей — Ничто... Но следил ощущенческим глазом... И еще я понял — это Машина, верней, механическая стихия, функция... Живая страшная механическая стихия...
Он шел сразу сквозь всю толщу тела, с ног! Описать это ощущение — невозможно. Там, где он проходил, жизнь прекращалась... Это было ощущение не холода, не онемения... Именно прекращения жизни, по-другому не скажешь. Когда дошел до сердца, ангел замер. И я почувствовал — Замешательство, но замешательство... Машины, Механизма! "Не тот! Ошибка!" — будто донеслось до меня решение, и в одно мгновение вся эта страшная мощь как-то вывалилась боком из Меня и исчезла из чувства. Тут раздался голос очень отчетливый, который сказал: "Это тебе для свидетельства и в назидание".
ПРИЛОЖЕНИЕ 4
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ
По латыни Морс Ускулли — означает поцелуй смерти или смерть через поцелуй, загадочное понятие, используемое для обозначения психического опыта, при котором тело испытывает своего рода физическую смерть. Истинный смысл этого испытания, хотя и описанный туманно в мистических писаниях, никогда не был раскрыт. Все что можно с уверенностью сказать — это о приобщении души мистической экзальтации, каковую испытывали праведники в определенных состояниях. Эти состояния нельзя вызвать или спровоцировать путем медитации либо молитвы, но скорей они ниспосылаются человеку исключительным соизволением свыше. Похоже, что смерть праведных (морс жюсти) и поцелуй смерти — одно и то же, хотя в равной мере не объясненные.
Целый ряд объяснений был предложен, чтобы осветить пользование этим странным понятием. Так, говорится в некоторых случаях, что в миг крайней страсти религиозного экстаза, дух наш может развязать свои путы с телом, каковое, в результате, умирает. Вот это и будет смертным поцелуем. Любовь божества к смертному или смертного к божеству умерщвляет физическую жизнь ради бессмертия души: любовь Вакха к Ариадне, Эроса к Психее, Зевса к Семелле или Ганимеду... Дианы к Эндимиону — каждая такая любовь была роковой для человеческого существа. Желание смертных соединиться с божественным и причаститься благословения вечности не может осуществиться во плоти, но требует вначале в смерти освобождения от телесного.
Одна из школ иудейских мистиков говорит о смертном поцелуе как о поцелуе Шекхины, женской сути божественного. Каббалисты утверждают, что библейская версия смерти Ахарона, брата Моисея намеренно затемняет саму суть происшедшего с ним, потому что когда на горе Хор, называемой горою всех гор, Ахарон по приказу Господа был раздет, это делалось для того, чтобы он удостоился поцелуя Шекхины. От этого поцелуя первый верховный жрец Израиля умер, ибо ни один человек не может вынести соединения с Божеством в смертной оболочке.
Поцелую смерти придавали и сексуальную причинность, намекая на экстаз, который следует в результате обряда истощающей магии, когда длительная сексуальная страсть возводит участника па вершины духовного. Суть этого в том, чтобы снова и снова достигать точки оргазма без разрешения семенем, что в результате приводит к приостановке всей физиологии. Таким образом, поцелуй смерти — это смерть человека в миг поцелуя. Истощающий мистицизм достигает этой .смерти в основном эротическими способами, целью служит откровение, просветление в миг соединения смерти и эроса, духовная и оккультная экстатика вне пределов обычного человеческого опыта. Это состояние описывалось как эротико-коматозное просветление, в котором возникают миги зрелища предвечного и духовное озарение особого свойства.
Еще одно объяснение поцелуя смерти связывает его с обрядом символического воскресения в церемонии смерти — возрождения древних мистерий. Ритуальная смерть посвященного была необходимым испытанием во многих великих тайных религиях, ибо невозможно стать совершенней, не испытав смерти в менее совершенной своей жизни. Таким священным, по всему, было это испытание, таким неописуемым словами, что ни одной определенной и надежной записи не дошло до нас, хотя Элевсинские мистерии древней Греции практиковались многие столетия, и сотни известных людей прошли посвящение. Тайные обряды никогда не были раскрыты.
Упоминание о двух смертях существует у Платона в "Федоне" и у последующих платоников. Но не много существенного знания можно выжать из этих писаний. Библейский пассаж с упоминанием второй смерти (Откровения 2:11) говорит о ней скорей, как о наказании, так что не стоит соединять ее с поцелуем смерти или смертью праведных либо с идеями Платона.
В Ветхом Завете есть какие-то следы упоминания о чем-то подобном в апострофе Валаама: "Позволь умереть мне смертью праведных" (Числа 23:10). В другой библейской ссылке это звучит так: "Пусть меня поцелуют поцелуем Его рта" (Самюэль 1:2), что в новой английской Библии звучит так: "Пусть убьет он меня поцелуем".
В еврейской легенде повествуется о трех спутниках великого раввина Шимона бен Иоханапа (160 год по Р. X.), которые пришли в такой экстаз от тайн, открытых им, что "жизнь ушла из них, как поцелуй", они были завернуты в тончайшую пелену и унесены ангелами. Этот поцелуй был от смерти.
Одна из гностических сект иудейского толка, во втором столетии после новой эры, считала Иуду любимым учеником Христа, выделенным для особой задачи. Они верили, что так называемое предательство Иудой Христа путем поцелуя, было символической увертюрой поцелуя смерти, который после случился на самом Кресте.
Пико де Мирандола (умер в 1494 г.), выставляя добродетели каббалистики, рассказывает о каббалистах, впадающих в глубокий транс, при помощи коего они общаются с Господом через ангелов. Их экстаз может быть столь велик, что тело ненароком умирает во время этого. Это, по его словам, и есть смерть через поцелуй, морте бачио. Он различает два вида смерти: первая — это временная смерть, во время которой освобожденная душа сподобляется небесного присутствия и насыщает свои просветленные взоры божественным лицезрением. Но если душа теснее соприкоснется с Возлюбленным, она должна умереть второй раз, отделяясь полностью от тела, чтобы соединиться с Возлюбленным Божеством в поцелуе.
"Ученые каббалисты утверждают,— пишет Мирандола,— что многие древние патриархи умерли во время такого духовного отрыва, то есть умерли через поцелуй смерти, включая Авраама, Исаака, Моисея, Аарона, Илию... И вот именно об этом божественный Соломон пел в Песне Песен..."
Еврейский неоплатонист Иуда Абарбанель (1535) в его Диалогах Любви, которые он подписывал псевдонимом Леон Эбрео, пишет о "союзе и соитии с Божеством Всемогущим", соитии, которое он определяет, как духовный восторг совершенный в смерти. Он говорит:
"Те, кто пришли в это состояние соединения, далее оказывались неспособными длить восторг из-за уз плоти, и по достижении предела жизни, душа, в объятиях Божественного, покидала тело насовсем и оставалась в соитии с проявленным Божеством в наивысшем блаженстве".
Английский мистик Томас Воган (1666) упоминает подобные испытания в Магике Адамика (человеческая магия) в заковыристом комментарии по поводу сна Иакова, в котором патриарх видел ангелов восходящих и нисходящих по лестнице, достигающей с земли небес. (Творение 28:12.) Воган пишет: "Об Иакове написано, что он спал, но то следует понимать мистически, ибо сон этот был смертью, а именно та смерть, какую каббалисты называют смертным поцелуем, о которой мне не .должно ни звука произнести".
Джордано Бруно (1600) в его работе Эроичи Фурори также упоминает сей тайный промысел смертной мистики, ничем далее не объясняя сей опыт божественного.
Иудейские адепты секты Хасидов в средневековье посвятили много внимания этому предмету, они также говорили о двух видах смерти, но, увы, по-прежнему не открывая деталей тайной сути. Так один из хасидских текстов гласит: "Наши мудрецы свидетельствовали, что бывает смерть такой тяжкой, как протягивание веревки сквозь кольцо на высокой мачте, а бывает совсем мягкой, что соринку вынуть из чашки с молоком, и эту смерть называют смерть от поцелуя".
Современные сексуальные магии добавили своего к этой тайне. Так, известный темный маг Алистер Кроули в своей работе "Искусство Магии" описывает эрото-магический обряд, в котором участвующий доводится до смерти бесконечным совокуплением и повторными оргазмами — смерти праведного человека. Кроули пишет: "Самая благоприятная смерть случается во время оргазма, ее называют морс Жюсти"*.
Мой личный опыт пограничного состояния однажды свел меня с этим удивительным ощущением желания и любви, исходящим от смерти. В состоянии глубокого обморока, но с сохранением сознания я увидел смерть. Это было такой чудной красоты лицо, черное лицо на черном фоне, лишь там, где глаза, рот, ноздри змеилось тончайшее пламя, как-то необыкновенно вырисовывая живое и немыслимое в ощущении блаженства и желания — присутствие. Я так се любил, так хотел... К счастью, до поцелуя, коего я так жаждал, дело не дошло, и я могу написать эти строки... Об Ангеле смерти и встрече с ним отсылаю читателя к "Опытам вне тела", в этом же комментарии.
* "Поцелуй Смерти" — перевод с английского из хорошей книги Benjamin Walker "Body Magic".
ПРИЛОЖЕНИЕ 5
СУДНЫЙ ДЕНЬ
Сцены Суда в Бардо Тодол и в Египетской Книге Мертвых так удивительно схожи, что возникает невольно мысль об их общем, неизвестном ныне истоке. Царь Мертвых, Дхарма Раджа или Яма Раджа, соответствует египетскому Озирису. В том и другом Загробье сцена взвешивания — главная, перед Дхарма Раджой на одну чашку весов кладут белые, а на другую — черные камешки, означающие добрые и злые дела. А перед Озирисом взвешивают сердце, положив его на одну чашку, а на другую кладут перо. Сердце — это совесть человеческая, а перо — знак Богини Правды.
В Египетской Книге померший обращается к своему сердцу и просит: "Не выступай против меня. Не будь моим врагом в Божественном Окружении; пусть чаша весов не опустится против меня под надзирающим глазом великого бога Амента". В египетском загробном суде за весами наблюдает бог мудрости Тот; у него тело человека и голова обезьяны (реже голова ибиса). В Тибетской сцене суда надзирает бог Шинджи, тоже с обезьяньей головой. В обоих судах действие происходит в присутствии жюри из круга богов, частично с человеческими, а частью с головами животных. Страшное чудище поджидает в египетской версии осужденного; в тибетской — это бесы стоят в ожидании злодея, готовые утащить его в ад. Дощечка с записями, которую держит Тот, соответствует Зеркалу Кармы, в которую смотрит Дхарма Раджа. В обеих книгах померший, первый раз обращаясь к Суду, заявляет, что он — не виновен. В египетском суде это заявление просто принимается, а затем приступают к взвешиванию. В тибетской книге Царь Мертвых глядит в Зеркало Кармы, что скорей всего позднейшая добавка, потому что после все равно начинается взвешивание.
У Платона в "Республике", где его герой Эр описывает свои похождения в загробном мире, также рассказывается о сцене Суда.
МИФ О ЗАГРОБНЫХ ВОЗДАЯНИЯХ
"Я передам тебе не Алкиноево повествование, а рассказ одного отважного человека, Эра, сына Армения, родом из Памфилии. Как-то он был убит на войне; когда через десять дней стали подбирать тела уже разложившихся мертвецов, его нашли еще целым, привезли домой, и когда на двенадцатый день приступили к погребению, то, лежа уже на костре, он вдруг ожил, а оживши, рассказал, что он там видел*.
Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым — идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели — позади — обозначение всех своих проступков. Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать.
Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам — неба и земли, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души, полные грязи и пыли, а по другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы ни приходил, казалось, вернулись из долгого странствия: они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба — о том, что там у них. Они, вспоминая, рассказывали друг другу — одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище.
Но рассказывать все подробно потребовало бы, Главкон, много времени. Главное же, по словам Эра, состояло вот в чем: за всякую нанесенную кому-либо обиду и за любого обиженного все обидчики подвергаются наказанию в десятикратном размере (рассчитанному на сто лет, потому что такова продолжительность человеческой жизни), чтобы пеня была в десять раз больше преступления. Например, если кто стал виновником смерти многих людей, предав государство и войско, и многие из-за него попали в рабство или же если он был соучастником в каком-нибудь другом злодеянии, за все это, то есть за каждое преступление, он должен терпеть десятикратно большие муки. С другой стороны, кто оказывал благодеяния, был справедлив и благочестив, тот вознаграждается согласно заслугам.
· Платон, "Государство". Изд-во "Мысль", 1971
Что Эр говорил о тех, кто, родившись, жил лишь короткое время, об этом не стоит упоминать. Он рассказывал также о еще большем воздаянии за непочитание — и почитание — богов и родителей и за самоубийство. Он говорил, что в его присутствии один спрашивал там другого, куда же девался великий Ар дней. Этот Ар дней был тираном в каком-то из городов Памфилии еще за тысячу лет до того. Рассказывали, что он убил своего старика отца и старшего брата и совершил много других нечестии и преступлений. Тот, кому был задан этот вопрос, отвечал на него, по словам Эра, так: "Ардией не пришел, да и не придет сюда. Ведь из разных ужасных зрелищ видели мы и такое: когда после многочисленных мук были мы уже недалеко от устья и собирались войти, вдруг мы заметили Ардиея и еще некоторых — там были едва ли не сплошь все тираны, а из простых людей разве что лишь величайшие преступники; они уже думали было войти, но устье их не принимало и издавало рев, чуть только кто из этих злодеев, неисцелимых по своей порочности или недостаточно еще наказанных, делал попытку войти. Рядом стояли наготове дикие люди с огненным обличьем. Послушные этому реву, они схватили некоторых и увели, а Ардиея и других связали по рукам и ногам, накинули им петлю на шею, повалили наземь, содрали с них кожу и поволокли по бездорожью, по вонзающимся колючкам, причем всем встречным объясняли, за что такая казнь, и говорили, что сбросят этих преступников в Тартар. Хотя мы и натерпелись уже множества разных страхов, но всех сильнее был тогда страх, как бы не раздался тот рев, когда кто-либо из нас будет у устья; поэтому величайшей радостью было для каждого из нас, что рев этот умолкал, когда мы входили".
Вот какого рода были приговоры и наказания и прямо противоположными им были вознаграждения. Всем, кто провел на лугу семь дней, на восьмой день надо было встать и отправиться в путь, чтобы за четыре дня прийти в такое место, откуда сверху виден луч света, протянувшийся через все небо и землю, словно столп, очень похожий на радугу, только ярче и чище. К нему они прибыли, совершив однодневный переход, и там увидели, посредине этого столпа света, свешивающиеся с неба концы связей: ведь этот свет — узел неба; как брус на кораблях, так он скрепляет небесный свод. На концах этих связей висит веретено Ананки, придающее всему вращательное движение. У веретена ось и крючок — из адаманта, а вал — из адаманта в соединении с другими породами. Устройство вала следующее: внешний вид у него такой же, как у здешних, но, по описанию Эра, надо представлять себе его так, что в большой полый вал вставлен пригнанный к нему такой же вал, только поменьше, как вставляются ящики. Таким же образом и третий вал, и четвертый, и еще четыре. Всех валов восемь, они вложены один в другой, их края сверху имеют вид кругов на общей оси, так что снаружи они как бы образуют непрерывную поверхность единого вала, ось же эта прогнана насквозь через середину восьмого вала. Первый, наружный вал имеет наибольшую поверхность круга, шестой вал — вторую по величине, четвертый — третью, восьмой — четвертую, седьмой — пятую, пятый — шестую, третий -седьмую, второй — восьмую по величине. Круг самого большого вала -пестрый; круг седьмого вала — самый яркий; круг восьмого заимствует свой цвет от света, испускаемого седьмым; круги второго и пятого валов близки друг к другу по цвету и более желтого, чем те, оттенка, третий же круг — самого белого цвета; четвертый — красноватого; а шестой стоит на втором месте по белизне. Все веретено в целом, вращаясь, совершает всякий раз один и тот же оборот, но при его вращательном движении внутренние семь кругов медленно поворачиваются в направлении, противоположном вращению целого. Из них всего быстрее движется восьмой круг, на втором месте по быстроте -седьмой, шестой и пятый, которые движутся с одинаковой скоростью; на третьем месте, как им было заметно, стоят вращательные обороты четвертого круга; на четвертом месте находится третий круг, а нанятом — второй. Вращается же это веретено на коленях Ананки.
Сверху на каждом из кругов веретена восседает по Сирене; вращаясь вместе с ними, каждая из них издает только один звук, всегда той же высоты. Из всех звуков — а их восемь — получается стройное созвучие. Около Сирен на равном от них расстоянии сидят, каждая на своем престоле, другие три существа — это Мойры, дочери Ананки: Лахесис, Клото и Атропос; они — во всем белом, с венками на головах. В лад с голосами Сирен Лахесис воспевает прошлое, Клото -настоящее, Атропос — будущее. Время от времени Клото касается своей правой рукой наружного обода веретена, помогая его вращению, тогда как Атропос своей левой рукой делает то же самое с внутренними кругами, а Лахесис поочередно касается рукой того и другого.
Так вот, чуть только они пришли туда, они сразу же должны были подойти к Лахесис. Некий прорицатель расставил их по порядку, затем взял с колен Лахесис жребии и образчики жизней, взошел на высокий помост и сказал:
"Слово дочери Ананки, девы Лахесис. Однодневные души! Вот начало другого оборота, смертоносного для смертного рода. Не вас получит по жребию гений, а вы его себе изберете сами. Чей жребий будет первым, тот первым пусть и выберет себе жизнь, неизбежно ему предстоящую. Добродетель не есть достояние кого-либо одного: почитая или не почитая ее, каждый приобщится к ней больше либо меньше. Это — вина избирающего: бог невиновен".
Сказав это, прорицатель бросил жребий в толпу, и каждый, кроме Эра, поднял тот жребий, который упал подле него: Эру же это не было дозволено. Всякому поднявшему стало ясно, какой он по счету при жеребьевке. После этого прорицатель разложил перед ними на земле образчики жизней в количестве значительно большем, чем числе-присутствующих. Эти образчики были весьма различны — жизнь разных животных и все виды человеческой жизни. Среди них были даже тирании, пожизненные либо приходящие в упадок посреди жизни и кончающиеся бедностью, изгнанием и нищетой. Были тут и жизни людей, прославившихся своей наружностью, красотой, силой либо в состязаниях, а также родовитостью и доблестью своих предков. Соответственно была здесь и жизнь людей неприметных, а также жизнь женщин. Но это не определяло душевного склада, потому что душа непременно изменится, стоит лишь избрать другой образ жизни. Впрочем, тут были вперемежку богатство и бедность, болезнь и здоровье, а также промежуточные состояния.
Для человека, дорогой Главкон, вся опасность заключена как раз здесь, и потому следует по возможности заботиться, чтобы каждый из нас, оставив без внимания остальные познания, стал бы исследователем и учеником в области этого, если он будет в состоянии его откуда-либо почерпнуть. Следует отыскать и того, кто дал бы ему способность и умение распознавать порядочный и дурной образ жизни, а из представляющихся возможностей всегда и везде выбирать лучшее. Учитывая, какое отношение к добродетельной жизни имеет все то, о чем шла сейчас речь, и сопоставляя это все между собой, человек должен понимать, что такое красота, если она соединена с бедностью или богатством, и в сочетании с каким состоянием души она творит зло или благо, а также что значит благородное или низкое происхождение, частная жизнь, государственные должности, мощь и слабость, восприимчивость и неспособность к учению. Природные свойства души в сочетании друг с другом и с некоторыми благоприобретенными качествами делают то, что из всех возможностей человек способен, считаясь с природой души, по размышлении произвести выбор: худшим " он будет считать образ жизни, который ведет к тому, что душа становится несправедливее, а лучшим, когда она делается справедливее; все же остальное он оставит в стороне. Мы уже видели, что и при жизни, и после смерти это самый важный выбор для человека. В Аид надо отойти с этим твердым, как адамант, убеждением, чтобы и там тебя не ошеломило богатство и тому подобное зло и чтобы ты не стал тираном, такой и подобной ей деятельностью не причинил бы много непоправимого зла и не испытал бы еще большего зла сам. В жизни всегда надо уметь выбирать средний путь, избегая крайностей — как, по возможности, в здешней, так и во всей последующей: в этом — высшее счастье для человека.
Да и вестник из того мира передавал, что прорицатель сказал тогда вот что: "Даже для того, кто приступит последним к выбору, имеется здесь приятная жизнь, совсем не плохая, если произвести выбор с умом и жить строго. Кто выбирает вначале, не будь невнимательным, а кто в конце, не отчаивайся!"
После этих слов прорицателя сразу же подошел тот, кому достался первый жребий: он взял себе жизнь могущественнейшего тирана. Из-за своего неразумия и ненасытности он произвел выбор, не поразмыслив, а там таилась роковая для него участь — пожирание собственных детей и другие всевозможные беды. Когда он потом, не торопясь, поразмыслил, он начал бить себя в грудь, горевать, что, делая свой выбор, не посчитался с предупреждением прорицателя, винил в этих бедах не себя, а судьбу, божества — все, что угодно, кроме себя
самого. Между тем он был из числа тех, кто явился с неба и прожил свою предшествовавшую жизнь при упорядоченном государственном строе; правда, эта его добродетель была всего лишь делом привычки, а не плодом философского размышления. Вообще говоря, немало тех, кто пришел с неба, попалось на этом, потому что они не были закалены в трудностях. А те, кто приходил с земли, производили выбор, не торопясь: ведь они и сами испытали всякие трудности, да и видели их на примере других людей. Поэтому, а также из-за случайностей жеребьевки для большинства душ наблюдается смена плохого и хорошего. Если же, приходя в здешнюю жизнь, человек здраво философствовал и при выборе ему выпал жребий не из последних, тогда, согласно вестям из того мира, он скорее всего будет счастлив не только здесь, но и путь его отсюда туда и обратно будет не подземным, тернистым, но ровным, небесным.
Стоило взглянуть, рассказывал Эр, на это зрелище, как разные души выбирали себе ту или иную жизнь. Смотреть на это было жалко, смешно и странно. Большей частью выбор соответствовал привычкам предшествовавшей жизни. Эр видел, как душа бывшего Орфея выбрала жизнь лебедя: из-за ненависти к женскому полу, так как от них он претерпел смерть, его душа не пожелала родиться от женщины. Он видел и душу Фамиры — она выбрала жизнь соловья. Видел он и лебедя, который предпочел выбрать жизнь человеческую; то же самое и другие мусические существа. Душа, имевшая двадцатый жребий, выбрала жизнь льва: это была душа Аякса, сына Теламона, — она избегала стать человеком, памятуя об истории с присуждением доспехов. После него шла душа Агамемнона. Вследствие перенесенных страданий она тоже неприязненно относилась к человеческому роду и сменила свою жизнь на жизнь орла. Между тем выпал жребий душе Аталанты: заметив, каким великим почетом пользуется победитель на состязаниях, она не могла устоять и выбрала себе эту участь. После нее он видел, как душа Эпея, сына Панопея, входила в природу женщины, искусной в ремеслах. Где-то далеко, среди самых последних, он увидел душу Ферсита, этого всеобщего посмешища: она облачалась в обезьяну. Случайно самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее, где-то валявшуюся: все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, сразу же избрала себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий. Души разных зверей точно так же переходили в людей и друг в друга, несправедливые — в диких, а справедливые — в кротких; словом, происходили всевозможные смешения.
Так вот, когда все души выбрали себе ту или иную жизнь, они в порядке жребия стали подходить к Лахесис. Какого кто избрал себе гения, того она с мим и посылает как стража жизни и исполнителя сделанного выбора. Прежде всего этот страж ведет душу к Клото, под ее руку и под кругообороты вращающегося веретена: этим онутверждает участь, какую кто себе выбрал по жребию. После прикосновения к Клото он ведет душу к пряже Атропос, чем делает нити жизни уже неизменными.
Отсюда душа, уже не оборачиваясь, идет к престолу Ананки и сквозь него проникает. Когда и другие души проходят его насквозь, они все вместе в жару и страшный зной отправляются на равнину Леты, где нет ни деревьев, ни другой растительности. Уже под вечер они располагаются у реки Амелет, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все должны были выпить этой воды, но, кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто ее пьет таким образом, тот все забывает. Когда они легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где им суждено было родиться, и они рассыпались по небу, как звезды. Эру же не было дозволено испить этой воды. Он не знает, где и каким образом душа его вернулась в тело. Внезапно очнувшись на рассвете, он увидел себя на костре.
Таким-то вот образом, Главкон, сказание это спаслось, а не погибло. Оно и нас спасет; если мы поверим ему, тогда мы и через Лету легко перейдем и души своей не оскверним. Но в убеждении, что душа бессмертна и способна переносить любое зло и любое благо, мы все — если вы мне поверите — всегда будем держаться вышнего пути и всячески соблюдать справедливость вместе с разумностью, чтобы, пока мы здесь, быть друзьями самим себе и богам. А раз мы заслужим себе награду, словно победители на состязаниях, отовсюду собирающие дары, то и здесь, и в том тысячелетнем странствии, которое мы разбирали, нам будет хорошо".
Средневековое наставление для умершего также содержит описание суда. Это наставление под названием "Плач умирающего" (14 — 15 век) существует в Британском музее.
Умирающий от тяжелой болезни так жалуется на судьбу: "Увы мне, что я некогда грешил! Добрался до меня этот день с самой ужасной из всех вестей жизни. Пришел ко мне Страж, чье имя Беспощадность, от Короля всех Королей, Владыки всех Владык и Судьи всех Судей. Чтобы наложить на меня ярмо его Приказа, так сказал мне: "Я забираю тебя и предупреждаю — поторопись, будь готов..." Судья, который ждет тебя, Его не улестишь, не подкупишь, он тебя рассмотрит и рассудит по справедливости и правде..."
Плач умирающего: "Увы! Увы Мне! Извини! Я не могу, я не готов! И кто за меня выступит, в защиту? Этот день так страшен; Судья так строг; мои враги так злы; моя родня, соседи, друзья и слуги не годятся мне в помощь; я знаю — их слова там не услышат".
Жалобы умирающего, обращенные к Доброму Ангелу: "Мой Добрый Ангел, которому Господь отдал меня под опеку, где ты теперь? Ты одна моя последняя надежда, что придешь и за меня замолвишь слово. Потому что смертный ужас так обездолил меня, что за себя мне теперь не ответить. Вон стоит мой злой Гений и главный мой обвинитель с легионом злых чертей позади. Некому за меня заступиться. Какой ужасный конец; проигранное дело!"
Ответ доброго Ангела: "В твоих дурных делах, которым я никогда не сопутствовал, ты всегда склонялся к тому, чтобы слушаться Злого Гения: меня ты не слушал. В том нет тебе прощенья. А когда ты затевал Богопротивное дело, разве я не напоминал тебе, что ты худое замыслил? Не советовал тебе бежать без оглядки от места погибели, или из компании дружков, которые тянули тебя в такое место? Можешь ты это отрицать? Так как я теперь, ты думаешь, должен за тебя отвечать?"
Тогда умирающий обращается за помощью к Рассудку, Страху, Совести и к Пяти Ушлостям — никто не приходит ему на помощь. Тогда в последнем своем усилии он апеллирует к Святой Деве, через посредничество Веры, Надежды и Любви. И в результирующем обращении Девы к Сыну вводится христианская доктрина прощения грехов, которая противоположна идее Кармы в Бардо Тодол. Такое построение предполагает, что это Христианское развитие Суда может иметь своим истоком до-христианский и не-иудаистский, не-восточный источник. В котором доктрина Кармы (а с ней и перевоплощения) осталась неизменной и проникла в европейское средневековье. Она и содержится в следующих ответах:
Совесть: "Ты будешь в печали и кротости выносить заключение, которое ты заслужил".
Пять Ушлостей: "Поэтому неизбежно твои прегрешения будут тебе вменены... За то, что по-справедливости когдатошний свой риск ты должен взять на себя. Ты грешил — твой и риск был".
В другом схожем средневековом наставлении такие есть слова: "О, наиправеднейший Обреченный, как прям и тяжек твой Рок: обвиняя и жестоко считая вину мою в том, в чем никто из людей не упрекнул бы меня и от чего мало кто стережется. Так неважны и малы казались эти дела при жизни. О, как ужасен вид праведного Судьи, которого привел ко мне ужас, судьи, начинающего вникать в дела мои".
В Англии в Чалдонской Церкви, в Саррее, датируема 1200 годом имеется на стене роспись, изображающая Суди ы и День, удивительно похожая на Тибетские изображения Суда. На обоих изображена сцена Суда в промежуточном Бардо состоянии, с Небесами вверху и Адом внизу. В Чалдонской версии вместо Шидзи весы держит Архангел Михаил. На этих весах вместо кармических дел взвешиваются души. Шесть Кармических Троп, ведущих в шесть Лок, превращаются в единственную лестницу, ведущую на небеса. На верхней ступеньке, вместо Шести Будд-Привратников у входа в каждую Локу, стоит Христос в ожидании праведных. Солнце нарисовано у него по правую сторону (в правой руке) и Луна — в левой; в точности, как у Будды. В Адовом Мире в обоих случаях имеется котел, в котором варятся злодеи под наблюдением демонов. В христианской версии буддийский Холм Шипов представлен Мостом Шипов, который приговоренные души вынуждены пересечь.