Некрополь Александро-Невской лавры
В Ленинграде Юрий полюбил Александро-Невскую лавру - но это у него были свои причины. Он никогда не был верующим, но ему нравилась особая атмосфера этого места. Особенно заброшенное старое кладбище, где он мог гулять часами, разглядывая затейливые рисунки на памятниках…. Змея, сова, иероглифы, черепа, масонские знаки.… И, если приглядется, даже пирамиды! Это давало простор для фантазии. Могилы были заброшены, склепы зияли провалами, где можно было укрыться в дождь, а случалось, и «выпить с друзьями», как вспоминали некоторые современники.
В своём ленинградском «логове» - так Кнорозов называл скромное жилище рядом с лестницей - Юрий оказался не одинок. В соседнем «пенале» поселился ещё один изгой - Лев Гумилёв.
Итак, ленинградская жизнь Юрия началась в первый день 1949 года. Это был исключительно важный этап жизни. На кону было всё: и отношения в научной среде, и карьера, и ожидания родных и друзей, наконец, собственное самолюбие. А главное, возможность доказать всем возможность дешифровки письменности майя!
Некрополь Александро-Невской лавры
Началась грандиозная и трудная работа. Все имеющиеся в Ленинградской библиотеке книги он изучил и переписал каллиграфическим почерком, перерисовывал всё, что ему было необходимо. Целые книги он переписывал в тетради со страницами в клеточку! Досконально изучен каталог иероглифов майя в издании Гейтса. Собраны копии трёх рукописей майя - иначе исследуемый текс оказывался недостаточно полным и не отвечал требованиям, обязательным для научной дешифровки.
Среди прочих книг были книги, привезённые из Германии в качестве реституции. Не исключено, что доступ к этим редким книгам организовал Сергей Павлович Толстов, являвшийся в это время всемогущим и способным принимать нестандартные решения директором Института этнографии АН СССР.
Уже тогда проявилась одна из особенностей Кнорозова - он всегда внимательно изучал всякие картинки и рисунки, находил в них что-то понятное и интересное только для него одного. Вырезал их и хранил в виде отдельной подборки, а некоторые помещал на стол, книжные полки или даже на стену. Обычно «картинки» иллюстрировали какой-либо тезис из его исследований, особо сложные теоретические вопросы.
Всю жизнь Кнорозов придерживался принципиальной позиции:
«самые сложные вещи можно и нужно объяснять простыми словами».
Он люто ненавидел наукообразную заумь, когда некоторые пытались напыщенными, цветастыми фразами из слов с латинскими корнями скрыть смысловую пустоту и собственное интеллектуальное бесплодие. Кнорозов откровенно глумился над такого рода «учёными», шустрящими, по его выражению, «как тараканы». Авторитетом для него были только люди, создающие идеи - безотносительно их формального статуса.
Лев Николаевич Гумилев 1.10.1912 - 15.06.1992 Советский историк, этнолог, антрополог и переводчик
Разработчик ортодоксальной теории
этногенеза и историософии
Тесное общение со Львом Гумилёвым стало для Юрия Кнорозова большой удачей, так как появилась возможность продолжить «кухонные семинары у Плунгяна». Лев был старше Юрия на 10 лет, с большим жизненным опытом, арестами и отсидками. Их объединило общий интерес к законам развития и угасания цивилизаций. Это был настоящий собеседник, видавший виды учёный, со своими теориями, со своим видением исторического процесса.
Обсуждалась с Гумилёвым ещё одна важная тема, к которой Кнорозов неоднократно обращался. Это «Закон Геккеля». Согласно биогенетическому закону рекапитуляции, онтогенез повторяет филогенез, то есть развитие особи повторяет развитие всего вида. И в этой связи особый интерес представляло изучение детского мышления и творчества. Это позволяло понять модели поведения древних и обратиться к палеопсихологии - собственно, ещё одна «бехтеревская» междисциплинарная тема, которая не воспринималась многими учёными старой закалки и потому была как бы несуществующей для официального изучения.
Задачу перед собой Кнорозов поставил весьма амбициозную: теория сигнализации, теория коллектива, дешифровка письма майя.
И вот тут легко представить состояние Юрия, да и любого исследователя, который понимает, к какой цели он идёт и потому не имеет права не проработать до системных деталей некоторые ветви исследования. В данном случае он осознал необходимость целостной теории дешифровки забытых систем письма. А это автоматически отодвигало обоснование результатов самой дешифровки, что приводило Кнорозова в достаточно раздражённое состояние.
Продолжение следует…