Крестоносцы и венецианский дож дандоло
На специально собранном съезде во французском городе Компьен было избрано шесть доверенных лиц, которые должны были отправиться в Италию и заключить с каким-либо из Итальянских городов договор о перевозке крестоносного войска морем. Чтобы послы внушили доверие к себе, им были вручены особые доверительные грамоты от крупнейших феодалов: графов Тибо Шампанского, Людовика Блуа и Балдуина Фландрского. В 1201 г. шестеро послов благополучно прибыли в богатейший город Италии — Венецию, слывшую в те времена могущественной морской державой.
Шесть французских послов по прибытии в Венецию тотчас же стали добиваться встречи с главою венецианского правительства, всемогущим дожем Энрико Дандоло. Прошло несколько дней, пока эта долгожданная встреча, наконец, состоялась.
С момента прибытия послы жили в непривычном напряжении. Новая обстановка, великолепное жилище, гостеприимно предоставленное им в Венеции, непривычная роскошь покоев, драгоценная утварь,-— наполняли их удивлением. Но всего более поражал сам город — необычайный в своём своеобразии и пленительный своей непривычной красотой.
Этот город, казалось, врос в море. Его дома и стены омывались солёной водой бесчисленных каналов; казалось, будто уступы стен, дома и башни поднялись из морской пучины, будто прихотливо очерченные кварталы города — островки, отвоёванные у моря. Вместо грязных мостовых — журчащая вода каналов; нигде не видно коней, не слышно скрипа телег.
Вдоль узких набережных бесшумно скользят остроносые ладьи — гондолы, и сквозь открытое окно вместе с приглушенным шумом города доносится далёкий рокот волн и свежее дыхание морского ветра.
Подолгу стояли французские послы у пристаней, с изумлением дивясь на невиданное зрелище. Здесь, у крайней черты города, обрывались улицы-каналы, и за набережной расстилалось необъятное море, вдалеке незаметно сливаясь с небом. В предзакатные часы множество венецианцев и венецианок толпилось у берега в ожидании минуты, когда солнце начнёт медленно погружаться в море, зажигая и море, и небо багрянцем и золотом заката. Впрочем, рыцари-послы были равнодушны к этой игре красок. Их взоры были неотступно прикованы к береговой линии.
У берега теснились корабли самой разнообразной формы, самых различных размеров и оснастки. Подальше от берега выделялись своим темным корпусом неуклюжие тяжеловесные галеры: три ряда отверстий и три ряда длинных вёсел вдоль каждого борта. У каждого весла работает раб-гребец, прикованный к своему месту железной цепью. С протяжным сигналом трубы десятки рабов налягут на вёсла, с лязгом поднимутся якорные цепи, и галера, дрогнув, двинется в открытое море, унося бережно сложенный в её трюме груз. А вокруг галер — стройные военные корабли с приподнятыми носами, украшенными затейливой резьбой, с боевыми башнями и высокими парусами. Там и здесь — лёгкие подвижные лодки, быстроходные и неустойчивые, фелюги и целый ряд других судов с непонятным для рыцарей устройством. У берега непрестанная суета: грузчики с засученными рукавами вкатывают по мосткам на один из кораблей огромные, пахнущие смолой бочки, тут же идёт разгрузка судов, прибывших с Кипра; один за другим спускаются с кораблей матросы, сгибаясь под тяжестью громадных тюков хлопка. Отрывистые слова команды, торг, перебранка матросов, чей-то пронзительный крик... В этом деловом будничном шуме слышится отзвук большой повседневной работы.
Рыцари подсчитывают число кораблей и покачивают головами. Не подлежит сомнению: если кто и возьмётся отвезти за море крестоносную рать, — это бесспорно Венеция... Именно ей эта задача по плечу!
Настал и день, когда шесть послов предстали перед всесильным дожем Венеции Энрико Дандоло. Молчаливый провожатый распахнул перед ними массивную дубовую дверь, ведущую в залу для приёмов, где ожидал послов венецианский дож. Провожатый склонился перед дожем в почтительном поклоне, дав рыцарям знак сделать то же самое.
Покой, в котором находились рыцари, представлял собой небольшую залу с тройным окном, разделённым узкими колоннами. Довольно низкие каменные своды, пол, составленный из одноцветных дубовых плит.
На небольшом возвышении — массивная мраморная скамья, над которой нависло вделанное в стену рельефное изображение огромного льва, опирающегося передней лапой на щит. Этот лев сразу бросился в глаза вошедшим в залу крестоносцам, и лишь вслед за этим привлекла их внимание неподвижная сутулая фигура сухощавого старика, слегка наклонившегося вперед. Под львом св. Марка, олицетворяющим могущество Венеции, сидел её глава — дож Дандоло.
Энрико Дандоло, правителю Венеции, минуло 94 года; за плечами у него долгая жизнь, полная приключений, трудов, событий. Много, очень много мог бы о себе рассказать этот властный старик, помнивший себя купцом, мореплавателем, суровым воином и хитрым дипломатом. Он мог бы рассказать о смелых экспедициях к берегам Чёрного моря, о морских битвах с турками, генуэзцами и пизанцами, о сожжённых вражеских факториях и крепостях.
На памяти дожа — дерзновенно-смелые экспедиции к чужим неприветливым берегам, ловкие, сказочно-выгодные операции по сбыту индийских пряностей, славяне и горцы, проданные на невольничьих рынках Африки, потоки крови, пролитой в битвах, и та непрестанная извечная борьба, которую вела Венеция со своими врагами, борьба за торговое первенство, борьба за власть над морями, борьба с Византией и городами — соперниками Венеции. Этих врагов хотел он во что бы то ни стало одолеть и подавить, не останавливаясь ни перед какими насилиями и вероломством. И не только о битвах, но об интригах и убийствах, о лести и подкупе, об обмане и коварстве, о беспримерной жестокости к врагу мог бы рассказать этот высохший седой человек, глядевший на мир своими навсегда остановившимися незрячими глазами.
С недоумением смотрели рыцари-послы на дожа. В их взорах как бы застыл недоуменный вопрос: «Неужто этот хилый, слепой старик и есть тот самый дож Дандоло, который слывет могущественным и дальновидным, хитрым политиком? Неужели он — тот самый Дандоло, который водил на приступ венецианские армии и выходил сухим из воды в самых рискованных морских предприятиях?»
Но раздумывать было некогда. Один из приближённых дожа, подойдя к рыцарям, попросил вручить ему их грамоты.
Дож наклонением головы ответил на приветствие послов и молчаливо выслушал содержание грамот. Графы, подписавшие грамоты послов, просили верить им и высказывали готовность исполнить всё то, что пообещают от их имени шестеро послов. Помолчав ещё немного, дож сказал:
— Господа, я прослушал ваши грамоты; мы видим, что ваши повелители принадлежат к числу могущественнейших людей из тех, которые не носят короны, и они просят нас верить вам во всём, что вы ни скажете, и считать твёрдым то, что вы сделаете. Скажите, что вам угодно.
"Послы отвечали: «Государь, мы желаем, чтобы вы собрали свой совет, и перед вашим советом мы вам скажем, о чём вас просят наши государи, если угодно, завтра». В ответ на это дож заявил, что просит послов отложить изложение их просьбы на четыре дня, и тогда они будут выслушаны Большим советом Венеции.
Послам оставалось лишь откланяться. Была причина, побуждавшая послов изложить своё дело не перед дожем, а перед Большим советом. Они наивно полагали, будто дож и не догадывается, зачем они прибыли в Венецию. Им казалось, что сухой и суровый старик не пожелает оказать никакой услуги крестоносцам, отвергнет их просьбы, тогда как в совете, вероятно, найдутся добрые христиане, готовые поддержать «святое дело» крестоносцев.
Между тем дож Дандоло был давно осведомлён о замыслах крестоносцев и прикидывал в уме, какие выгоды может дать Венеции новая затея крестоносцев. Старого Дандоло ни одна неожиданность не могла застать врасплох, и всякую неожиданность он стремился использовать на благо Венецианской державы.
Прошли установленные четыре дня. Снова послы-рыцари предстали перед дожем. На этот раз они были приняты в более обширном и великолепном покое, где послов ожидали вместе с дожем все члены совета.
Один из послов начал речь: «Государь, мы пришли к тебе от имени высоких баронов Франции, которые приняли знамение креста, чтобы отомстить за оскорбление, нанесённое Иисусу Христу, и завоевать Иерусалим, если бог это допустит. И так как государи наши знают, что никто не имеет столь великого могущества, как вы и ваш народ, то они и просят вас, бога ради, сжалиться над заморскою землёю и отомстить за оскорбление Иисуса Христа, дав нам корабли и всё необходимое».
Оратор ждал возгласов и знаков одобрения; он думал, что венецианцы тотчас вступятся за обиженного Христа. Но Дандоло деловито осведомился:
— А на каких условиях должны мы предоставить вам наш флот?
— На любом условии, какое вы предложите, лишь бы мы смогли его выполнить, — запальчиво ответил недальновидный посол.
Еле заметная улыбка скользнула по лицу слепого дожа. Поднявшись со своего места, он ответил крестоносцам, что через восемь дней они получат решительный ответ...
Ровно через восемь дней дож держал перед послами следующую речь:
— Господа, мы вам предоставим то, что мы определили в совете, в ожидании согласия нашего Большого совета и всей республики, а вы переговорите друг с другом о том, можете ли вы принять наши условия. Мы дадим вам перевозочные суда для доставки 4500 лошадей, 9000 оруженосцев, 4500 рыцарей и 20 000 пехотинцев; и люди, и лошади обеспечиваются съестными припасами на 9 месяцев. Всё это будет сделано на том условии, чтобы нам заплатили за каждую лошадь 4 марки и за каждого человека по 2 марки. Все эти условия мы исполним в течение одного года, считая со дня отплытия из Венеции отправившихся на службу богу и христианству. Вышесказанное составляет сумму в 85 000 марок. И сверх того мы поставим от себя 50 галер из любви к богу, с тем условием, что в течение всего похода от всех завоеваний, которые мы все сообща сделаем на море и на суше, — половина нам, а половина вам. Теперь думайте, исполнимо ли это для вас и согласитесь ли вы.
Послы удалились на совещание. Просовещавшись целую ночь, они на утро дали своё согласие на хитрый план дожа.
Так, по выражению Маркса, «Энрико Дандоло сделал из крестоносной глупости торговую операцию». План дожа был лд крайности прост и выгоден. Содрать с крестоносцев огромную сумму за перевоз, обеспечив при этом за Венецией половину всей добычи, завоёванной руками крестоносцев, — таков был план дожа. Но этого мало: хитрый дож не сомневался, что крестоносцы не сумеют расплатиться полностью, и тогда задолжавшим крестоносцам навяжет свою волю тот же дож, толкнет их на завоевания, необходимые Венеции.
Но сознавая всю выгодность задуманного плана, предвидя, что незадачливые рыцари станут источником неслыханной наживы — Энрико Дандоло не торопился.
Чем заманчивей и соблазнительней казалось предприятие крестоносцев, тем больше проявлял старый дож свою осторожность, свою медлительную расчётливость. Десятками уловок обставлял он каждый решительный шаг.
Крестоносцы не должны заподозрить, что попались в силки старого Дандоло. Поэтому им не следует давать окончательного ответа. И Дандоло делает вид, что не от него зависит последнее решение, что для заключения желанного договора надо еще действовать, просить, добиваться, вымолить благоприятное решение у всего венецианского народа. Пусть никто из этих тупоголовых рыцарей не догадывается, как выгодно для Венеции начатое дело! Так думает дож и, взвешивая все шансы успеха и с ними вместе возможности военных неудач, делает вид, будто всё зависит от республики, от венецианского народа. И если через год венецианские корабли вернутся с повисшими парусами и пробитыми бортами, если на дне моря останутся сотни матросов и воинов Венеции, тогда... тогда пусть никто не осмелится сказать, что поход решён был дожем.
Пусть рыцари обратятся к народу, а простодушные венецианцы, дав своё согласие, возьмут на себя и всю ответственность за возможные неудачи, за возможное поражение.
Настал торжественный день, когда огромная десятитысячная толпа венецианцев во главе с членами Большого совета и дожем собралась в величественном соборе св. Марка прослушать обедню и молить бога, чтобы он просветил народ и внушил, как следует ответить послам.
Когда закончилась обедня, ввели послов, и дож предложил им просить у собравшегося народа, чтобы он согласился на утверждение договора. От лица послов взял слово Жоффруа Вильгардуэн, маршал Шампани. Его голос, повелительный и громкий, привычный к словам команды, гулко прокатился под сводами собора: «Господа, самые высокие и самые могущественные бароны Франции прислали нас к вам с мольбою о том, чтобы вы сжалились над Иерусалимом, порабощенным турками, чтобы вы ради господа бога согласились сопутствовать им в походе, ради отомщения оскорблений, нанесённых Иисусу Христу. Обратились же они к вам, ибо знали, что ни один народ не имеет такого могущества на море, как вы и ваши люди; они повелели нам припасть к вашим ногам и не подниматься, пока вы не согласитесь на их просьбу и не сжалитесь над святою землёю, лежащею за морем...»
При последних словах своей краткой речи Жоффруа Вильгардуэн, маршал Шампани, пал на колени и следом за ним опустились на колени остальные пять послов.
И сразу же в разных углах собора раздались возгласы: «Мы согласны, мы согласны!» Эти возгласы всё нарастали, и вскоре наступил такой шум, что нельзя было расслышать ни одного слова. Живые, восприимчивые, быстро воспламеняющиеся венецианцы со всей пылкостью южан выражали своё сочувствие крестоносцам.
Когда шум немного стих, дож Дандоло поднялся на кафедру и, низко поклонившись народу, сказал:
— Господа, посмотрите на честь, которую оказал вам бог, когда лучшие люди в мире оставили без внимания все другие народы и порешили искать путей помощи, чтобы вместе с вами совершить столь важное дело, как избавление нашего господа от рук неверных.
С удивлением взирали послы на дожа. Куда девалась его обычная холодность? Голос его звучал необыкновенно тепло и проникновенно: казалось, дож всегда думал о спасении гроба господня и теперь благоговейно ликовал, сознавая себя участником святого дела. Перед собравшимися в храме выступал не купец и не политик, а благочестивый старец, далёкий от всяких мирских расчётов и погони за выгодой.
Так закончилось это знаменательное собрание в соборе св. Марка, где, по выражению Маркса, «дож заставил глупых французских князей разыгрывать комедию».
На следующий день были изготовлёны договорные грамоты; вручая эти грамоты послам, дож клялся над изображением святых верно и нерушимо сохранять договор, начертанный в грамотах. Присягу соблюдать договор принесли в свою очередь и послы; в тот же день они, по настоянию дожа, заняли в городе 2000 марок серебра и внесли их дожу как задаток с тем, чтобы немедленно началось снаряжение кораблей.
Было решено, что через год, т. е. в 1202 г., в день св. Иоанна, бароны и рыцари прибудут в Венецию, и к этому времени их будут ждать корабли.
Договор, заключённый между крестоносцами и дожем, был послан на одобрение папы. Долго раздумывал Иннокентий III, склонясь над присланным ему пергаментом. Читая и перечитывая договор, он убеждался в том, что дож Дандоло задумал какую-то дьявольскую затею. 85 000 марок! Подобной суммы дожу никогда не удастся получить от жадных крестоносцев!
Впрочем, сам дож это великолепно понимает и, если уж он заломил такую баснословную цену за услуги венецианцев, стало быть, он хочет поймать крестоносцев на удочку, превратить их в своих должников, а затем толкнуть их на какое-нибудь завоевание, выгодное для Венеции. Видимо, таков замысел дожа, так как в договоре даже не указано, куда именно венецианский флот должен доставить крестоносцев, сказано лишь, что их перевезут за море. Затея дожа несомненно помешает крестовому походу, собьёт с пути крестоносцев, отвлечёт их от прямой цели.
И дальновидный папа диктует свой ответ. Он соглашается утвердить договор лишь в том случае, если крестоносцы и венецианцы дадут обет не поднимать оружия против христиан.
Дандоло выслушал папский ответ весьма хладнокровно и столь же хладнокровно сказал своему секретарю: «Обойдёмся и без папского одобрения».
НАЧАЛО ЧЕТВЁРТОГО КРЕСТОВОГО ПОХОДА
Весной 1202 г. стали понемногу прибывать в Венецию первые отряды крестоносцев, но сбор рыцарских сил, вследствие опоздания большинства отрядов, задерживался, и лишь в июле крестоносцы оказались готовыми к отплытию. Прибывший из Рима папский легат, Пётр Капуанский, нашёл много непорядков в лагере крестоносцев. Здесь было немало женщин, стариков, людей слабых, бедных и плохо вооружённых.
Папский легат проявил настойчивость и сумел добиться отправки всех этих людей обратно на родину. Дож Дандоло вызвал энергичного легата к себе для беседы, похвалил его решительность, а затем, немного помедлив, заявил, что легат может отправиться в поход, но не на правах представителя святейшего престола, а в качестве обыкновенного священника.
Возмущённый легат отвечал, что на подобных условиях он, посланец папы, не намерен сопровождать крестоносцев. Дож Дандоло учтиво поклонился легату и попросил передать папе изъявления своего самого смиренного почтения.
Теперь для дожа настало время показать крестоносцам свою силу. Для этого всё было заранее подготовлено.
Рыцарей, прибывавших отдельными группами, венецианцы, по приказу дожа, отвозили на пустынный остров Лидо, где крестоносцы страдали от невыносимой жары, недостатка припасов и в особенности из-за отсутствия пресной воды. Окружённые морем, рыцари оказались в прямой зависимости от своих хозяев-венецианцев.
Однажды к острову Лидо пристала раззолоченная гондола дожа. Сам Дандоло сошёл на берег и, приказав созвать рыцарей, обратился к ним с гневной речью. Он обвинял их в опоздании, в вынужденной проволочке, в том, что по их вине венецианский флот простоял без всякого дела целое лето на рейде, и, наконец, окончательно выйдя из себя, дож прокричал, что крестоносцы немедленно должны внести обещанные 85 000 марок, иначе они будут оставлены на острове без пищи и воды.
С этими словами слепой дож повернулся спиной к рыцарям, и раньше чем те успели опомниться и что-либо ответить, дож очутился в своей гондоле, бесшумно отчалившей от берега.
После горячих толков и споров рыцари порешили собрать требуемую сумму. Рыцари жертвовали свои кольца, драгоценности, деньги. Казначей дожа, внимательно просмотрев и взвесив собранные рыцарями сокровища, оценил их в 50 000 марок.
Недоставало 35 000 марок. Дож продолжал стоять на своём, требуя всю сумму сполна.
Наконец сам дож предложил выход из положения. Недостающую сумму рыцари могут восполнить своей службой, своими ратными трудами на пользу Венеции. На противоположном берегу Адриатического моря, на далматском побережье Балканского полуострова, лежит город Зара. Этот город уже в пятый раз выходит из подчинения Венеции. Непокорные жители Зары отдались теперь под покровительство венгерского короля.
Если западные рыцари на пути в «Святую землю» штурмом возьмут Зару и возвратят этот город Венеции, то благодарные венецианцы, не требуя взноса недостающей суммы, возьмутся везти крестоносцев дальше.
Некоторым крестоносцам это неожиданное предложение пришлось не по душе. Их смущала необходимость воевать с населением христианского города. Но большинству рыцарей так опостылело вынужденное пребывание на острове Лидо, ставшем для них западнёй, что они без особых размышлений готовы были принять новый план, лишь бы поскорее вырваться из тягостного плена, начать войну, а с нею и погоню за добычей.
Гневу и раздражению папы Иннокентия III не было пределов. Возмущённый кознями Дандоло и постыдным возвращением из Венеции папского легата Петра Капуанского, Иннокентий резко восстал против нового плана. Нападение крестоносцев на Зару казалось ему тем более недопустимым, что повелитель Зары, венгерский король, давно объявил себя крестоносцем, и таким образом, благодаря интригам дожа, крестоносцы будут воевать против крестоносцев же.
Один из четырёх аббатов, которым, ввиду отъезда легата, Иннокентий поручил сопровождать крестоносцев, Ги де Воде-Серне, предъявил рыцарям папское запрещение, грозившее им отлучением от церкви, если они возьмут Зару, так как это христианский город, а они — крестоносцы.
Но ни прямое запрещение папы, ни угроза отлучения от церкви не поколебали решения дожа. Он невозмутимо ответил аббату: «Я не откажусь из-за папы от намерения отмстить жителям Зары».
В воскресный день, при огромном стечении народа, старый дож снова держал речь к жителям Венеции.
— Господа, вы вступили в союз с лучшими людьми во вселенной и стали за самое великое дело, какое когда-нибудь предпринималось. Я уже стар и слаб, нуждаюсь в покое и страдаю телесными недугами, но тем не менее я вижу, что между вами нет никого, кто мог бы распоряжаться, как я. Если вы дадите своё согласие, чтобы я взял крест для управления вами и руководства, то я оставлю на своём месте сына, и он будет править Венецией, а я пойду жить, умирать вместе с вами и пилигримами.
Крестоносцы, которых недавно тот же дож грозил заморить голодом и жаждой среди солёных лагун, были необычайно польщены, услышав, что они «лучшие люди вселенной». И крестоносцы, и растроганный народ просили дожа участвовать в руководстве походом.
Вопреки папе, не взирая на сомнения наиболее благочестивых крестоносцев, воля дожа восторжествовала. В октябре 1202 г. из венецианской гавани вышел флот из 72 галер и 140 транспортных кораблей. Этот флот держал путь к Заре.
Город Зара был взят приступом. Тщетно взывали жители осаждённого города к христианскому милосердию крестоносцев. Когда торжествующие рыцари ворвались в стены Зары, начался разгром города. Произошло побоище между самими победителями, кровавые стычки из-за добычи, которую рыцари вырывали друг у друга из рук.
«Почти не было улицы, где бы не происходило большой сечи мечами, луками, копьями, — рассказывает летописец похода Виллардуэн. — И было много людей ранено и убито. Благоразумные люди явились также с оружием и стали разнимать сражающихся, и когда им удавалось разнять их в одном месте, сеча начиналась в другом. Это было самое великое бедствие, когда-либо постигавшее войско, и здесь чуть не произошла гибель всей армии».
Весть об ослушании крестоносцев и взятии Зары вызвала новое послание папы, полное гневной укоризны:
«Вместо того, — пишет папа, — чтобы достичь обетованной земли, вы жаждали крови ваших братьев. Сатана, всемирный соблазнитель, вас обманул... Жители Зары повесили на стенах распятия. Не взирая на распятого Христа, вы произвели штурм и принудили город сдаться. Под страхом анафемы, остановитесь, прекратите дело разрушения и возвратите послам венгерского короля всё то, что у них было отнято. В противном случае знайте, что вы подпадёте отлучению и лишитесь преимуществ, обещанных всем крестоносцам...»
Это папское послание имело не больше успеха, чем прежние его попытки вмешательства.
Крестоносцы, застигнутые осенью под Зарой, были вынуждены остаться здесь на зимовку. Лишь весной можно было возобновить дальний поход. Так решил новый предводитель крестоносцев — маркиз Бонифаций Монферратский, избранный военным вождём вместо внезапно умершего Тибо Шампанского.
Потянулись томительно-унылые дни ожидания. Бесцельно слонялись по лагерю французские и немецкие рыцари (значительный отряд последних присоединился к крестоносной армии ещё в Венеции), кляня судьбу, отсутствие денег и вынужденное ожидание.
Сюда-то, в зимний лагерь крестоносцев, неожиданно прибыли люди, которые разом всколыхнули спокойствие лагеря, взволновали одних, возбудили других. Этими людьми были послы византийского царевича Алексея, искавшего поддержки крестоносцев.
В 1195 г. в византийской столице — Константинополе — произошёл один из тех дворцовых переворотов, которые там бывали нередко.
Император Исаак Ангел был свергнут с престола, насильственно ослеплён и вместе со своим молодым сыном, царевичем Алексеем, брошен в темницу. Переворот произвёл родной брат императора Алексей, которого император Исаак незадолго перед тем выкупил из турецкого плена. Этот человек, убрав со своего пути брата и племянника, занял престол под именем Алексея III.
Царевичу Алексею удалось бежать из темницы. Спрятанный в бочку, он был доставлен на пизанский корабль, и на этом корабле привезён в Италию. Царевич Алексей безуспешно добивался поддержки папы и нашёл помощь лишь у тогдашнего германского императора Филиппа Швабского, женатого на сестре царевича. С письмом от этого покровителя и от самого царевича прибыли теперь послы в лагерь крестоносцев, чтобы искать у них поддержки. Для того чтобы расшевелить и привлечь на свою сторону рыцарей, нужны были деньги. У царевича их не было.
Но тут положение облегчил дож. Просьба молодого Алексея облегчала старому Дандоло выполнение его скрытых, давно лелеемых планов.
Внимательно, очень спокойно, ничем не выдавая своего волнения, слушал старый дож сбивчивый рассказ посла, присланного царевичем. В ответ на горячие просьбы он обещал подумать.
И когда гость оставил своего собеседника одного, старый Дандоло преобразился. Мигом исчезло внешнее спокойствие. Нервно сжимались кулаки, с тонких старческих губ по временам слетали чудовищные проклятия, привычные лишь людям гаваней и портовых трущоб. Дож вспоминал, думал, рассчитывал и вспоминал снова...
Когда-то, более ста лет назад, Венеция своим флотом оказала могучую поддержку Византии в борьбе против норманнов. За это венецианцы получили исключительные привилегии в Византии. Венецианские купцы получили возможность торговать без всяких пошлин и сборов на всём протяжении Византийской империи. В самом Константинополе появился богатейший квартал, где жили венецианские купцы, независимые от местных властей, окружённые почётом и привилегиями.
Венецианцам принадлежал не только отдельный квартал, но и три специальные пристани, так называемые «Скалы», где только венецианские суда могли свободно грузиться и разгружаться.
Так продолжалось долго, и всё это время торговые привилегии венецианцев пробуждали злобу и ожесточение среди константинопольского торгового люда... И вот настал страшный для венецианцев 1182 г. — год «Константинопольской бани».
В тот год престол Византии захватил смелый авантюрист Андроник Комнин. Чтобы привлечь к себе симпатии народа, этот государь не только отменил все привилегии иноземцев, но и толкнул константинопольских горожан на кровавый погром. В пламени и дыму рушились дома венецианцев и других итальянских купцов. Избивали всех — и мужчин, и женщин. С горящими факелами разыскивали во мраке ночи укрывшихся.
Помнит, никогда не забудет «Константинопольскую баню» старый Дандоло. Да, он был там, в объятом дымом, залитом кровью итальянском квартале. Тогда он лишился зрения. Никто не дерзает спросить у дожа, как именно это произошло. Об этом ходят смутные толки. Говорят, что 60-летний посол Венеции получил тогда тяжкое ранение в голову и ослеп. Говорят также, будто ещё до погрома старого посла вероломно ослепили.
С тех пор более 30 лет не расстаётся Дандоло с мыслью о мщении. Это мщение должно стать развязкой векового соперничества, бесповоротно разрешить вопрос о том, кому будет принадлежать господство над морями Востока.
И наконец — царевич Алексей, малодушный болтун... Разве эта жалкая фигура не поможет одурачить крестоносцев? Разве при помощи этой живой приманки не удастся увлечь их к стенам Константинополя? Дерзкий план, давно намеченный, теперь окончательно слагается, принимает законченную форму.
При помощи денег, одолженных дожем, на крестоносцев действуют от имени царевича Алексея. Им обещают всё, что угодно, за военную помощь, за возврат престола, отнятого Алексеем III.
Рыцарей, ощущавших постоянный недостаток в деньгах и томимых вынужденным бездельем, было нетрудно соблазнить. Вскоре почти вся рыцарская масса склоняется к плану, намеченному дожем. Этот план прост: идти на Константинополь, свергнуть захватчика престола Алексея III, вернуть престол престарелому императору Исааку и получить от него и сына его, царевича Алексея, обещанную щедрую награду, в счёт которой от имени царевича уже начали выдавать кое-какие суммы.
В гавани Зары закипает работа. Спешно приводятся в порядок корабли, и к пасхе вся флотилия готова к отплытию. Незадолго до намеченного отплытия появляется в Заре и царевич Алексей, заставший приготовления к походу в самом разгаре.
ПОХОД В ВИЗАНТИЮ
Когда ветер, вздув паруса кораблей, понёс их к греческим берегам, в Византии господствовало полное спокойствие.
Позорную картину представляли в то время нравы византийского двора и византийского правительства. Страной правила порочная клика распущенной аристократии, продажная знать, окружавшая Алексея III, беспечного негодяя и легкомысленного государя. Императорский дворец тонул в роскоши и славился своей расточительной, пышной и пьяной жизнью.
«Какую бы бумагу ни поднёс кто царю, — рассказывает византийский историк Никита Хониат, — он тотчас подписывал, будь то даже бессмысленный набор слов. Он ставил свою подпись, хотя бы проситель требовал, чтобы по суше плавали на кораблях, а море пахали, или чтобы переставили горы на середину морей...»
Погружённый в разгульную жизнь и развлечения двора, император не замечал никаких признаков надвигавшейся грозы. Он не обращал внимания на то, что в самой столице происходили кровавые побоища между пизанцами и венецианцами, так как последние стремились вернуть себе былое значение и уничтожить соперников.
Когда стало известно о движении рыцарей, император Алексей не предпринял никаких мероприятий и, восседая за столом в кругу раболепных сотрапезников, высмеивал затею крестоносцев.
Между тем византийский флот находился в самом жалком состоянии. Флотом ведал некий Михаил Стрифн, женатый на сестре императрицы. Этот начальник морских сил, по выражению того же Никиты Хониата, «имел обыкновение превращать в золото не только рули и якоря, но даже паруса и вёсла». По милости этого сановного вора было распродано всё снаряжение военных кораблей. Несколько десятков прогнивших и пришедших в явную негодность судов продолжали стоять на константинопольском рейде в виде печального памятника былой морской славы. И когда некоторые патриоты пожелали раздобыть лес для постройки новых кораблей, они натолкнулись на сопротивление чиновников, оберегавших леса для императорской охоты и не разрешивших произвести порубку.