Суд во времена салической правды
Когда варвары-германцы завоевали Западную Римскую империю и прочно осели на её территории, они познакомились с более культурным, чем они сами, галло-римским населением. Обычаи римлян были совсем иные, чем у варваров, и эти обычаи были давно записаны во множестве законодательных сборников, по которым судили и решали свои дела римляне.
Варвары расселялись по обширным территориями бывшего Римского государства, смешивались с местным населением и начинали постепенно забывать свои старинные порядки и обычаи. Тогда они решили записать свои законы. Многие из варваров, познакомившись с римлянами, стали говорить на более культурном латинском языке, и, так как своей грамоты у них не было, они записали свои законы тоже на латинском языке. У каждого племени были свои обычаи и законы. Такие записи старинных варварских законов мы теперь называем «варварскими правдами». Так, у салических (приморских) франков появилась «Салическая правда», у рипуарских (речных) франков — «Рипуарская правда», у древних саксов — «Саксонская правда» и т. д.
Самая древняя по времени своего появления, самая полная и интересная — это «Салическая правда», закон салических франков. Она тоже написана на латинском языке. Однако содержание «Салической правды» остаётся чисто франкским, так как старинные обычаи франков были в ней записаны тогда. когда римское влияние еще не оказало сильного влияния на франков. «Салическая правда» — очень ценный исторический источник. По этому сборнику судебных обычаев можно восстановить всю хозяйственную и общественную жизнь франков, их обычаи, нравы. Эта запись обычаев служила судьям для руководства в их судебной деятельности. Разбирая .дело, судьи подбирали из «Салической правды» соответствующее постановление и налагали тот штраф, который в нём был указан.
* * *
Стоял ясный солнечный день. На вершине небольшой горы, поросшей редким лесом и кустарником, франки окрестных селений собрались на судебное собрание...
Этот живописный холм с давних времён служил местом судебных собраний. По-франкски судебное собрание называлось mallus (маллус), а эта гора носила название мальберг, что значит «гора совета». Правда, теперь, в VI в., собрания чаще происходили в деревне, в особом закрытом помещении, которое тоже называлось по-старому мальбергом. Но сегодня вспомнили старый обычай, так как было много жалобщиков и много желающих участвовать в судебном собрании. Среди дел были очень важные: в походе кто-то убил королевского дружинника.
Когда все собрались, рахиyбурги (так назывались судьи) заняли места на возвышенности, а в середине сел главный судья — тунгин. Это был осанистый седой старик, много лет подряд выбиравшийся тунгином. Он знал лучше всех старинные судебные обычаи. Рассказывали, что он помнил то время, когда не было Салической правды и судили на основании устных преданий старины. Тунгин и все рахинбурги были опоясаны мечами, а позади каждого стоял слуга, держа в руках копьё и щит господина. Одежды судей указывали на их знатность и богатство. Судьями выбирали лишь людей почётных и состоятельных, или, как их называли, «лучших». У тунгина, например, была мельница, на ней работали рабы; у него было много крупного скота и многочисленные стада свиней.
Свиньи — самые распространённые и ценимые животные у франков. У рахинбурга, сидящего по правую руку тунгина, их не меньше 50, а охотничьи собаки его — лучшие в деревне, и франки, страстные охотники, всегда с завистью наблюдают, как борзые рахинбурга загоняют диких кабанов.
Другой рахинбург славится пчёлами, и кроме скота у него много домашней птицы — гусей, кур, домашних лебедей. И хотя виноградники, пашни и сады у рахинбургов не очень велики, так как главным богатством попрежнему считается скот, всё же они по своим размерам значительно больше, чем у остальных франков, которых называют «худшими».
Первым разбирается дело об убийстве королевского дружинника. Брат убитого, высокий молодой франк с длинными русыми усами, свисающими вниз по обычаю франков, обвиняет воина, стоящего тут же. Оба они вооружены мечами и в руках держат копьё и щит. Да и все франки пришли на суд вооружёнными, — таков древний обычай. Хмурый воин, подозреваемый в убийстве, отрицает свою вину.
— Действительно, я враждовал с убитым, — говорит он, — но видит бог, я не убивал его. И врагов у него было много, а не я один.
Улики недостаточны. Свидетелей нет. Тогда встаёт тунгин и обращается к обвиняемому.
— Напрасно уверяешь нас, что не ты убийца. По Салическому закону, записанному при нашем великом короле Хлодвиге, заподозренный в убийстве должен очиститься от обвинения. Можешь ли ты представить 72 соприсяжника, которые поручатся, что ты не убивал, и без ошибки произнесут священную клятву?
— О тунгин, где же мне взять столько соприсяжников? Я не знатен, род мой невелик.
— Тогда, согласно Салическому закону, ты подвергнешься испытанию по божьему суду. Как хочешь ты, — обращается тунгин к истцу, — чтобы испытали его? Каленым железом или пусть опустит руку в котелок с кипящей водой и подержит её там несколько времени? Потом мы завяжем ему руку, а через неделю узнаем, как рассудил бог, — прав он или ты. Если заживёт рука, — ты ложно обвинил его, если разболится, — то он будет осуждён по Салическому закону.
— Пусть достанет из котелка с кипящей водой это кольцо. Если успеет вынуть его так, что рука заживёт после этого через 7 дней, значит божий суд говорит против меня, — отвечает истец.
Бледный, но с виду спокойный подходит обвиняемый к котелку. Один из рахинбургов берёт кольцо у истца и бросает его в котелок. Вода в котелке кипит ключом. Обвиняемый крестится, смотрит на свою руку и быстро опускает её в котелок... Но кольца сразу не найти. Рука вся покрылась белыми волдырями, и всем ясно, что она не заживёт скоро. Напряжённое молчание собрания прерывается возгласами: «убийца!», «обвинён!», «бог рассудил!» Пока завязывают обожжённую руку, тунгин, взяв текст Салического закона, читает: «Если кто лишит жизни римлянина не королевского сотрапезника, пусть платит 100 солидов». И, обращаясь к обвиняемому, говорит:
— Но ты убил не римлянина, а франка, а жизнь франка ценится в два раза дороже. Вира за убийство идёт не только королю, но и роду убитого. Римляне же не имеют рода, оттого вира римлян 100 солидов. О франках же Салический закон говорит: «Кто лишит жизни свободного франка или варвара, живущего по Салическому закону, и будет в этом уличён, пусть платит 200 солидов».
— Но ведь ты убил не простого франка, а королевского дружинника! А жизнь королевских дружинников оценивается в три раза дороже жизни простого франка. Закон охраняет королевских людей наравне с беззащитными детьми и женщинами, которые продолжают род франков. В Салическом законе сказано: «Если кто лишит жизни мальчика до 10 лет включительно... присуждается к уплате 600 солидов». «Если же кто лишит жизни человека, состоящего на королевской службе, или же свободную женщину, присуждается к уплате 600 солидов».
— Но ты не просто убил королевского дружинника. Ты убил его во время военного похода и этим нанёс ущерб франкскому войску. А Салическая правда говорит: «Если кто лишит жизни свободного человека в походе и убитый не состоял на королевской службе, убийца присуждается к уплате 600 солидов». «А если убитый состоял на королевской службе, уличённый в убийстве присуждается к уплате 1800 солидов».
— Итак, согласно Салическому закону, ты должен уплатить 1800 солидов. И суд предупреждает тебя, что если ты не заплатишь, то будет взято всё твоё имущество, а если оно не покроет виры, заплатишь виру своей жизнью.
Молча выходит осуждённый из суда. Он приговорён к самому высшему штрафу, который знает Салическая правда. Он разорён. Ведь 1800 солидов это очень большая сумма. За один солид можно купить корову, за два солида — быка, кобылица стоит всего три солида!
Сопровождаемый плачем жены, детей, родственников, он идёт к своему дому и отдаёт всё своё имущество: «Вот свиньи, корова, рыболовная сеть, телёнок, на берегу реки стоит моя лодка. Всё, что видите, берите, больше ничего нет!»
Но имущество далеко не покрывает виры. И тогда осуждённый выполняет странный на наш взгляд обряд «бросания горсти земли». Он представляет на суд 12 соприсяжников, и они клянутся, что ни на земле, ни под землёй он не имеет более того, что уже отдал». После этого осуждённый входит к себе в дом и исполняет древний обычай, записанный в «Салической правде». Из четырёх углов дома он берёт горсть земли (полы в домах земляные) и выходит на порог избы. Затем, встав лицом к дому, он левой рукой бросает через плечо эту горсть на ближайшего родственника. Этим он как бы даёт знать, что у него нет ничего и что за него должны платить его родственники (родовые связи были ещё очень сильны). Отец и мать уже платили за него. Тогда осуждённый бросает горсть земли на трёх ближайших родственников со стороны отца, а сам, в одной рубашке, без пояса, босиком, с колом в руках прыгает через плетень. Это означало, что он отказался от своего имущества и от своего рода и становился как бы странником. Но если собранных денег всё же нехватало для уплаты виры, судья мог продать самого осуждённого в рабство.
Второе дело, которое разбирал суд, было таково.
Пред судом предстаёт богато одетый франк. Держится он гордо и высокомерно, лицо его жестокое и злое, голос груб и резок. Он обвиняет другого франка в краже.
— Уважаемые рахинбурги и ты, тунгин! Я обвиняю этого франка в том, что он похитил у меня лучшего быка, который ведёт стадо, и раба, искусного мастера.
— Можешь ли ты представить свидетелей? — спрашивает тунгин.
— О тунгин, я вызвал этих свидетелей на судебное собрание. И они под клятвой покажут всё, что знают. Если же не захотят сделать это, то заплатят, согласно Салическому закону, по 15 солидов штрафа. Вот они! — указал обвинитель на свидетелей.
— Знаете ли вы, свидетели, что должны говорить правду, и если под клятвой дадите ложное свидетельство, заплатите, как клеветники, по 15 солидов? — спрашивает опять тунгин.
— Мы знаем это, тунгин, и покажем под клятвой всю истину, — произнёс один из свидетелей. — Действительно этот человек виновен в краже. Быка мы видели у него на дворе, потом он продал его в соседнюю деревню, купивший говорил об этом. А что касается раба, то мы знаем, что обвиняемый давно уговаривал рабов господина перейти к нему, и они слушали его охотно, так как полагали, что им лучше быть проданными за море, чем оставаться у своего господина. Ибо ведь известно, как жестоко он обращается со своими рабами. Однажды этот господин приказал закопать живыми рабыню и раба, которые поженились без его разрешения.
— Довольно, — произнёс тунгин, — это не относится к делу, пусть это ляжет на совесть этого человека, а Салический закон не разбирает такие дела. Раб есть вещь, и всякому позволено поступать со своей вещью, как он хочет.
— Итак, — обращается тунгин к обвиняемому, — ты уличён в краже быка, ведущего стадо, и раба у этого знатного франка.. О быке Салический закон говорит так: «Если кто украдёт быка, ведущего стадо и никогда не бывшего под ярмом, присуждается к уплате 45 солидов». За кражу же раба ты заплатишь 35 солидов.
— Но, — возражает уличённый, — я должен был бы заплатить 35 солидов, если бы убил раба!
— Согласно Салическому закону, — возражает тунгин, — ты возмещаешь хозяину убыток, а ему безразлично, убил ли ты его, продал или отпустил на волю. И в законе сказано: «Если кто лишит жизни, продаст или отпустит на свободу чужого раба, присуждается к уплате 35 солидов». Итак, ты должен заплатить штраф королю за кражу быка 45 солидов и за похищение раба 35 солидов, всего же 80 солидов, и кроме этого, возместить хозяину весь убыток, т. е. оплатить ему стоимость быка и раба.
Третьим разбирается дело об увечье и оскорблении. Вперёд выходит франк с повязкой на глазу и завязанной рукой.
— Вот мой обидчик, — указывает он на коренастого, здоровенного человека, заросшего бородой. — Мы поссорились, и он вышиб мне глаз и отрубил палец. Как я теперь буду стрелять, как буду сражаться? Пусть платит виру, или же я требую, чтобы у него выбили глаз и отрезали палец, ибо древний обычай говорит: око за око и зуб за зуб. И вот мои свидетели.
— Он говорит правду — басом произнёс обидчик, — я выбил ему глаз и отрубил палец, ибо он жестоко оскорбил меня. В присутствии этих воинов он назвал меня зайцем и уродом и мерзко обвинил меня в том, что я в недавнем сражении бросил щит! А ведь знают все, как храбро я сражаюсь. Пусть этот завистник так же платит штраф, тунгин.
— Оба вы присуждаетесь к уплате штрафа. Ты, выбивший глаз и отрубивший палец, должен уплатить, согласно Салическому закону, за глаз 100 солидов, т. е. полвиры, ибо ты сделал его неполноценным, и в законе сказано: «Если кто изувечит руку или ногу другому, лишит глаза или носа, присуждается к уплате 100 солидов». А что касается пальца, то Салический закон говорит: «Если кто оторвёт большой палец на руке или на ноге, присуждается к уплате 50 солидов. Если же кто оторвёт второй палец, именно тот, которым натягивают лук, присуждается к уплате 35 солидов. Если кто оторвёт следующий палец, присуждается к уплате 15 солидов. Если будет оторван четвёртый палец, присуждается к уплате 9 солидов».
— Он оторвал мне мизинец, — говорит потерпевший.
— За мизинец уплачивается штраф в 15 солидов. Всего ты .должен заплатить 115 солидов. А ты, оскорбивший свободного франка, в свою очередь платишь 9 солидов: за то, что назвал зайцем, — 3 солида; за то, что назвал уродом, — 3 солида, и за то, что ложно обвинял воина в трусости, сказав, что он бросил в сражении щит, за это ещё 3 солида.
Лишь только тунгин произнёс решение суда, как худощавый, высокий человек, крича и размахивая руками, вытолкнул на середину связанного раба.
— Это он украл мою свинью! Он не сознаётся, пытать его!
Присутствующий тут же хозяин раба при этих словах закричал:
— Нельзя пытать, он — искусный работник... Если запытаете на смерть, кто будет ковать моих лошадей, чинить мои повозки и плуги?
— Если хочешь пытать раба, — обращается тунгин к тому, у кого украдена свинья, — дай залог хозяину этого раба, и тогда он не понесёт убытка, если его раб скончается во время пытки или окажется изувеченным.
И вот гора совета оглашается криками раба. Разложив на скамейке, его пытают раскалённым железом, кипятком, бьют до тех пор, пока он не сознается. А затем тунгин говорит:
— По Салическому закону за кражу свиньи свободный должен заплатить 15 солидов, рабу же за это надо дать 120 ударов плетьми, ибо в Салическом законе сказано: «Если будет совершён проступок, за который свободный должен уплатить штраф в размере 15 солидов, раб пусть будет разложен на скамье и получит 120 ударов плетью».
Разбирательство дел о кражах, увечьях, убийствах — обычные дела франкского суда. Но теперь часто разбираются новые дела, как, например, спор из-за земли, взыскание долга, чего раньше франки не делали, так как земля принадлежала всему роду и ещё не было ростовщиков. Но с того времени как франки осели на вновь завоёванной у галлов и римлян земле, они стали селиться деревнями и заниматься земледелием больше, чем раньше, когда им приходилось часто переходить с места на место. А при таких условиях родственные связи стали слабеть. Дочерей выдавали замуж в соседние деревни, принимали к себе в зятья чужаков, приселяли к себе и вовсе чужих людей — хороших работников. Деревенская община, расчищавшая сообща лес для новой пашни, гонявшая сообща скот на пастьбу в леса и на луга, считала теперь каждого своего сочлена своим не столько потому, что он был родичем, сколько потому, что он был совладельцем угодий: лесов, пастбищ, охотничьих ловов, пашен и лугов.
Когда спорят из-за имущества или из-за земли, обычно, если нет свидетелей, дело отдаётся на «божий суд». Здесь всё решает поединок, так как, по мнению франков, «бог сделает так, что победит правый». Но для разбора сегодняшнего дела не надо поединка. Спорят о земле вдова франка и его соседи-общинники. Каждый считает землю, оставшуюся после умершего, своей.
Тогда тунгин берёт текст Салического закона и, обращаясь к вдове, говорит:
— Ты должна знать древний обычай франков. Земля должна оставаться в роде и общине. Земля твоего мужа принадлежит его роду. Ты же из другого рода. И получат землю его родичи-общинники, его соседи по деревне. Салический закон говорит в 59-й главе: «Земельное же наследство ни в коем случае не должно доставаться женщине, но вся земля пусть поступает мужскому полу, т. е. сыновьям умершего. А если сыновей у него нет, то земля переходит к общине».
День уже на исходе. Через час-два солнце зайдёт. Пора кончать судебное собрание. Но встаёт ещё один франк и просит выслушать его. Это заимодавец.
— Тунгин, и вы, рахинбурги, — говорит он, — я дал моему соседу в долг 30 солидов, когда ему надо было платить штраф за то, что он ограбил вон ту часовню на могиле одного из знатных франков нашей деревни. Он не вернул их мне. Со свидетелями являлся я к его дому и произвёл оценку имущества. Затем приходил к тебе, тунгин, и говорил: «Прошу, тунгин, объяви скорейшее принуждение по отношению к противнику моему, давшему мне обязательство и сделавшему у меня заём в 30 солидов». И тогда ты сказал, тунгин: «Я объявляю по отношению к нему скорейшее принуждение согласно Салическому закону». И я требовал торжественно, чтобы должник никому другому не платил. И в тот же день, когда ещё не зашло солнце, я явился со свидетелями в дом моего должника и просил уплатить долг, но он не пожелал этого сделать. Долг от этого увеличился на 3 солида согласно Салическому закону. И так повторилось три раза, и прошло три недели, долг увеличился всего на 9 солидов.
— Теперь ты должен, — отвечал тунгин, — обратиться (так записано в «Салической правде») к графу области, которого назначил славный наш король, чтобы управлять нами. И надо это сделать до захода солнца.
Суд кончился. Опустела гора совета. А заимодавец поспешно направился в главное селение округа, где находился граф — управитель округа.
Разыскав графа, он приблизился к нему с веткой в руках в знак справедливости своего дела и сказал:
— Граф, человек тот мне должен, и я его законным порядком вызвал на суд, согласно Салическому закону. Я собой и своим имуществом ручаюсь, что ты смело можешь наложить руки на его имущество.
И вот граф в сопровождении 7 рахинбургов пришёл к дому должника и заявил ему:
— Уплати этому человеку по обязательству или выбери двух наших, каких тебе угодно, рахинбургов. Они оценят твоё имущество и доходы, и ты по справедливой оценке уплатишь, что полагается. Если ты не согласен, мы сделаем это без твоего желания, как указывает «Салическая правда».
Рахинбурги, описав всё имущество, выбрали то, что покрывает сумму долга, разделили выбранное на 3 части, две трети отдали истцу, а одну треть в виде вознаграждения взял граф.
Так проходил у древних франков суд по «Салической правде» Суд суровый и жестокий, отвечавший нравам того времени, когда насилия и буйства были часты, когда в угоду властным и богатым франкам выносились решения, разорявшие рядового свободного человека, когда «королевский человек» ограждался высоким вергельдом и мог беспрепятственно чинить обиды своим соплеменникам, оставаясь свободным от всякой судебной ответственности.
АРАБСКИЙ ХАЛИФАТ
В первой половине VII в. н. э. многочисленные вооружённые отряды арабов, двигаясь на верблюдах, на конях и пешком, вышли за пределы Аравийского полуострова, где они жили с незапамятных времён. Эта лавина завоевателей быстро покорила соседние страны. Так образовался халифат, государство, в состав которого, помимо Аравии, первоначально вошли такие цивилизованные страны, как Иран, Месопотамия, Сирия, Палестина и Египет. В эти страны арабы-завоеватели принесли новую религию — ислам, который возник в Аравии, а затем стал распространяться в завоёванных арабами странах. В конце VII и в начале VIII в. границы халифата расширились до Атлантического океана на западе, до рек Инда и Сыр-Дарьи на востоке и до Кавказского хребта на севере, а на юге доходили до берегов Индийского океана и до бесплодных песков Сахары. . Чтобы понять, как образовался халифат и как возник ислам, получивший в средние века широкое распространение не только в Азии и Африке, но и в некоторых европейских странах, надо прежде всего узнать, как жили арабы до того, как они стали завоевателями стран и покорителями народов.
АРАВИЯ И АРАБЫ В VI ВЕКЕ
Аравия — это огромный полуостров в юго-западной Азии; площадь его около 3 млн. кв. км. Большую часть этой обширной площади занимают степи и полупустыни, которые местами переходят в настоящие пустыни. Аравийские пустыни пользуются страшной славой, та как путешествие по ним сопряжено с большими трудностями и опасностями. Отсутствие пресной воды, пригодной для питья, грозит смертью от жажды безрассудному смельчаку, который углубится в ее бескрайние пески, paскалённые солнцем и переносимые ветром. Но пылающие безводные песчаные пустыни занимают только меньшую часть обширного полуострова. В степях же, и даже в полупустынях, встречаются значительные пространства, покрытые травой и кустарником. Хотя трава бывает жёсткой, как пересушенное сено, а безлиственный колючий кустарник напоминает хворост, эти растения вполне удовлетворяют неприхотливого верблюда, служа ему основным кормом. Но главное преимущество аравийских степей над пустынями заключается в том, что в степях всегда можно найти воду. Правда, вода, которую берут из колодцев и из больших луж, оставшихся после дождей, нередко бывает мутной, солоноватой и горьковатой. Но верблюд пьёт и такую воду с удовольствием, а люди утоляют жажду верблюжьим молоком. Некоторые области Аравии сравнительно богаты подпочвенными или грунтовыми водами, которые отчасти восполняют отсутствие рек и пресноводных озёр в этой обширной стране. В низменных местах — в котловинах, в долинах и во впадинах между большими песчаными грядами — подпочвенные воды протекают на незначительной глубине. Иногда достаточно разгрести песок руками, чтобы добраться до воды. Поэтому в углублениях поверхности, где подпочвенные воды питают корни растений, трава зеленеет во все времена года; даже летнее солнце не выжигает её. А в тех местах, где вода выходит из-под почвы на поверхность, где журчит родник, где колодцы не иссякают даже в июле, там высятся стройные пальмы; ещё издали их зелёные кроны привлекают взор утомленного путника и обещают ему утоление жажды, тень и прохладу. Пальма хорошо плодоносит, когда, как выражаются арабы, её ноги находятся в воде, а голова — в огне. Вода, пальмовая роща, возделанные поля мазанки — постоянные жилища оседлых жителей, — это оазис, площадь земледельческой культуры, окруженная девственными просторами степей и полупустынь. Плоды пальм — финики — всегда служили, наряду с верблюжьим молоком основным продуктом питания для арабов, особенно для обитателей степей. Со времён глубокой древности жители оазисов умели производить искусственное опыление пальм в период их цветения и таким способом добивались увеличения количества и улучшения качества фиников.
Итак, вода — вот основа жизни и источник благополучия для жителей знойной Аравии, для которых безводие являлось причиной трудностей и бедствий. Вода имелась под почвой и питала растительность оазисов. Но для бедуинов, которые кочевали в степях и полупустынях, особенно важное хозяйственное значение имели дожди. Бедуины-кочевники всегда с крайним нетерпением ожидали наступления дождливого периода: они пристально рассматривали горизонт в надежде увидеть появление тучи, расспрашивали каждого проезжающего о состоянии неба в том месте, откуда он прибыл; иногда они поспешно гнали свои стада в том направлении, откуда ожидали появления тучи, чтобы как можно скорее попасть под её благодетельные струи. Дождь в Аравии обычно выпадает в виде ливня. Арабские поэты, описывая благотворный дождь, говорили, что тучи разорвались, как сильно изношенная ткань, а стремительно падающие дождевые струи напоминали им доение хорошо откормленной верблюдицы. После дождей выжженные солнцем степи покрывались разноцветным ковром травы и цветов. Вымя каждой верблюдицы набухало молоком, и достаточно было лёгкого прикосновения, чтобы потекли обильные струи вкусной и питательной жидкости. После дождей верблюды прекрасно поправляются, у них накапливается жир, который они расходуют в тяжелое время бездождия. Страдание и уныние царят в становищах бедуинов в так называемые серые годы, когда не выпадают дожди и растительность, выжигаемая, солнцем, становится пепельно-серой. Голодающему бедуину кажется, что у него в кишечнике проснулась змея, которая теперь пожирает его внутренности. Чтобы облегчить муки голода, он туго привязывает плоский камень к своему впалому животу. Если не помогает один, он привязывает два камня.
В областях, где дожди выпадали регулярно, возможно было развитие высокой земледельческой культуры. Так, например, в Йемене, в юго-западной Аравии, ежегодно бывает два дождливых сезона. Поэтому ещё в начале I тысячелетия до н. э. здесь было развито земледелие, которое кормило многочисленное оседлое население. Хорошо обработанные и обильно орошённые поля чередовались с тенистыми садами, а склоны гор были покрыты виноградниками. Трудолюбие, сметливость и сноровка древних йеменцев создали великолепное произведение оросительной техники. Они превратили обширную горную долину в водохранилище, которое круглый год снабжало водой нивы и сады. Эта долина была окружена горами, по отвесным склонам которых в сезон дождей низвергались целые водопады. Ущелье, служившее единственным выходом из долины, йеменцы преградили плотиной, создав огромный резервуар. Из него в месяцы, когда совсем не выпадали дожди, они опускали воды на свои посевы и сады.
В древнем Йемене выросли города и посёлки, в которых жили и трудились искусные ремесленники. Они производили, великолепные разноцветные ткани, выделывали кожу, плавили металлы. Из их среды вышли умелые строители, которые украсили города величественными зданиями. Дворцы и храмы в городах, а также укреплённые жилища знати на высоких холмах были сооружены из больших тёсаных камней, скреплённых расплавленным свинцом. В городах было много богатых купцов, которые, снаряжали длинные караваны верблюдов. Эти караваны шли в Вавилонию и к берегам Средиземного моря хорошо известными, проторёнными путями, через пустыни и степи, по руслам давно пересохших рек. Они перевозили редкостные и ценные товары, которые прибывали в Йемен морем, на кораблях, из далёкой Индии и из соседней Африки. Но предприимчивые йеменские купцы-караванщики торговали не только иноземными товарами, а вывозили также и произведения своей богатой страны. Особенно высоко ценились на рынках Ближнего Востока и в древней Греции южноаравийские благовония. Даже караванный путь, по которому везли этот ароматный товар и который пролегал по западной Аравии, ещё в глубокой древности называли «путь благовоний». Эти благовония представляли собой пахучие смолы, которые выделяли некоторые породы деревьев, росшие только в южной Аравии. Не зная подлинного происхождения этих ценных ароматов, древние греки рассказывали что добыча ладана сопряжена с опасностью для жизни, так как ладанные деревья, якобы, охраняют ядовитые змеи, висящие на их ветвях.
Но цивилизованный Йемен, на территории которого в древности сменилось несколько государств, пришёл в упадок ещё до наступления средних веков. Междоусобная борьба йеменских властителей, сопровождавшаяся жестоким угнетением крестьян и ремесленников, вызвала упадок земледелия и сокращение торговли.
Бедуины занимались кочевым скотоводством, разведением верблюдов, а там, где росла трава и имелась чистая вода, выращивали также ценные породы чистокровных лошадей. Верблюд был неразлучным спутником бедуина, его надёжной опорой в тяжёлых условиях суровой жизни в аравийских степях и полупустынях. Если бы в Аравии не было верблюда, там не мог бы жить и бедуин. Верблюд обслуживал бедуина и снабжал его всем необходимым для существования. Бедуин питался верблюжьим молоком и мясо, одевался в ткани, сотканные из верблюжьей шерсти, обувался в сандалии, сшитые из верблюжьей кожи, спасался от палящего солнца, от проливного дождя и от холодного зимнего ветра под палаткой или шатром, сделанным из верблюжьего войлока, верблюжий помёт служил топливом для костров. При перекочёвках, в поисках ещё не потравленных пастбищ и ещё не иссякших источников, верблюд перевозил шатёр и убогий скарб кочевника, а также его жену и детей. Одногорбого, короткошерстого аравийского верблюда называли «кораблём пустыни», потому что он уверенно проходил по раскинувшимся, как море, зыбучим пескам, где беспомощно проваливалась лошадь. Вообще же как вьючные верблюды, перевозившие тяжести, так и верховые верблюды, мчавшие всадников, были вездеходами: они легко преодолевали каменистые нагорья, пересекали пространства, залитые остывшей лавой и усеянные камнями. Верблюд являлся «живыми деньгами» для бедуинов, будучи у них мерилом всех ценностей. Даже человеческая жизнь расценивалась по верблюжьей таксе: за мужчину, убитого в драке или на войне, платили сто верблюдов родственникам, чтобы избежать кровной мести с их стороны.
Бедуин ценил и любил верблюда, считал его самым красивым животным. Влюбленный бедуинский поэт называл свою возлюбленную поджарой, быстроногой короткохвостой верблюдицей.
Лошадь не имела в Аравии такого повсеместного распространения, как верблюд. Только обладающие достатком или предприимчивые люди могли содержать лошадь, обычно являющуюся предметом гордости и славы своего хозяина. Прихотливую лошадь надо было кормить отборным ячменем, а главное, поить чистой, свежей водой. Правда, в условиях безводия и безкормицы бедуины сумели превратить своих лошадей во всеядных животных. Они приучили своих резвых скакунов пить молоко, причём не скупились отдавать каждому из них весь удой двух молочных верблюдиц, и бывали случаи, когда лошадей кормили финиками, тестом, сладкими пирогами и даже жареным мясом. Но аравийская лошадь отказывалась питаться толчёными финиковыми косточками, свежими сардинами и сушёной саранчой, чем кормили в некоторых местах верблюдов.
В то время, когда в южной Аравии существовало уже государство, большинство населения Аравийского полуострова находилось на таком уровне развития, при котором не могло быть и речи о государстве с его различными учреждениями. Как кочевники-бедуины, так и оседлые земледельцы оазисов жили в условиях первобытнообщинного строя, у них ещё не образовались классы. Следовательно, не было ещё надобности в государстве. Ведь различные учреждения в государствах, создаваемых классовыми обществами, предназначены для угнетения трудящегося большинства населения эксплуататорским меньшинством.
Как бедуины-верблюдоводы и коневоды, так и оседлые земледельцы и горожане не знали другой организации, кроме родо-племенной. Всё население Аравийского полуострова распадалось на отдельные племена, а каждое племя состояло из нескольких родов; род состоял из семей, и каждая семья жила в своей палатке. Во главе племени стоял предводитель или шейх, который руководил перекочёвками, разрешал споры и разбирал жалобы своих соплеменников, был командиром вооружённых мужчин племени при набеге на другое племя или при столкновении с ним.
Судя по свидетельствам устных поэтов (устная поэзия была очень распространена у арабов) и других источников, арабское племя состояло из людей, далеко не одинакового имущественного достатка, вследствие чего члены племени занимали различные общественные положения. Господствующую верхушку племени составляли богатые и влиятельные люди — шейх племени, его родственники, а также наиболее предприимчивые и удачливые воины. Они были владельцами больших стад скота, которые паслись на наиболее сочных пастбищах, недалеко от водопоев; им же принадлежали самые породистые чистокровные кобылицы, бег которых был подобен ветру или летящей стреле, пущенной из туго натянутого лука. Они собирали подати с земледельцев (живших в оазисах), попавшим к ним в зависимость; брали выкуп с караванов, проходивших по территории их племени. Они владели рабами, которые ухаживали за их скотом. Этих рабов они приобретали у работорговцев, гнавших невольничьи караваны из Африки, или обращали в рабство пленников, захваченных при набегах на соседние страны. В отличие от массы часто голодавших бедуинов, родовая аристократия, составлявшая господствующую верхушку племени, вела привольную и даже роскошную жизнь. Большой шатёр шейха, обычно поставленный на возвышенном месте, был устлан персидскими коврами, на которых были разбросаны вышитые подушки, на столбах было развешено чеканное оружие и красивая сбруя, угощение подавалось на больших металлических слюдах и подносах, вино наливали из сирийских расписных бутылей в серебряные или стеклянные кубки и чаши художественной работы. Поэт, состоявший при шейхе, прославлял, не стесняясь явными преувеличениями, в стихах его храбрость, великодушие и щедрость.
А между тем в каждом племени было немало бедуинов, не имевших скота и нередко вынужденных питаться ящерицами, саранчой и тощими финиками с дикорастущих карликовых пальм. Такие малоимущие и неимущие бедуины иногда восставали против богатого и гордого шейха, угоняли его скот, нападали на его великолепный шатёр, а иногда покушались на жизнь самого шейха.
Шейх должен был быть щедрым и гостеприимным, вынужден был поступаться частью своего имущества, чтобы охранить от расхищения всё своё имущество. Если шейх не был достаточно догадливым, его нуждающиеся соплеменники настоятельно напоминали об обычае гостеприимства: в холодные зимние ночи, когда дул до костей пронизывающий, «сирийский» (северный) ветер, толпа вдов и сирот собиралась перед шатром шейха и требовала оказать им гостеприимство, т.е. дать им пищи и топлива. Но не
только обездоленные неимущие, а и все бедуины часто терпели нужду, страдали от голода и холода. "Они охотно слушали чудесные рассказы о богатых соседних странах Соседнюю Сирию, где господствовали византийцы, они представляли себе страной, «текущей молоком и мёдом». Они знали также, что страна в долине реки Нила исключительно богата хлебом, является житницей сопредельных с нею стран. Жители северо-восточной Аравии имели точные сведения, что южное Междуречье изобилует особенно сочными, медово-сахарными, душистыми финиками. О богатстве, роскоши и великолепии Иранского царства повсеместно в Аравии передавались такие рассказы, которые были более пленительны, чем волшебные сказки. Бедуины, страдавшие от лишении в своей стране, стремились ворваться в соседние богатые страны, чтобы стать обладателями их богатств. Родовая аристократия, стоявшая во главе бедуинских племён, очень хотела захватить ценную добычу в соседних странах и установить своё господство над соседними народами, чтобы собирать с них обильную дань. Но не только жажда добычи и власти толкала арабских предводителей на завоевание соседних стран. Они всё яснее понимали, что подчинённые им соплеменники скоро могут восстать против них, если этим соплеменникам не будет предоставлена возможность улучшить своё материальное положение путём набегов и войны.
Нужна была новая сила, которая объединила бы все арабские племена, воплотила бы их стремления и организовала бы их энергию. Такая сила появилась с возникновением ислама.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ ИСЛАМА
Новая религия — ислам — возникла в том месте Аравии, в котором наиболее остро ощущались противоречия между неимущими и богатыми, в котором богатые наиболее крепко держали власть в своих руках. Таким местом был город Мекка в западной Аравии, в области Хиджаз. Мекка была очень древним городом, никто не знал, когда она возникла как важный пункт на знаменитом «пути благовоний», по которому следовали караваны из культурного Йемена к берегам Средиземного моря. Этот крупный торговый город был расположен в узкой котловине, окружённой высокими холмами, совершенно лишёнными растительности. Если к северу от города неожиданно набежавшие тучи разряжались ливнем, бурный поток проносился по городу и разрушал не только мазанки, но и каменные здания. Окрестности города совершенно бесплодны, отсутствует вода, и поэтому нет ни пастбищ, ни нив, ни рощ, ни садов; летом нестерпимая жара, кажущаяся особенно гнетущей по причине влажности воздуха вследствие близости моря, тучи мух. Один арабский писатель сказал про мекканцев: кто не был купцом, тот ничего не имел. Все мекканцы принимали деятельное участие в снаряжении большого каравана в несколько сот верблюдов, который дважды в год отправлялся из их родного города в Сирию или в Йемен. Возвращение каравана ожидалось всеми мекканцами с лихорадочным нетерпением, Но вот слух мекканцёв поражал неистовый рёв верблюда, и через некоторое время в город рысью въезжал зловещий всадник: его одежда была разорвана на груди и на спине, а лицо исцарапано ногтями; он подпрыгивал на седле, лука которого была обращена к хвосту вербдюда; последний ревел от боли, так как всадник проколол ему уши. Все понимали, что каравану грозит опасность разграблёния. Тогда вооружался и стар и млад, и все спешили на выручку каравана. Спешно выступавший отряд мекканцев обычно сопровождали женщины, которые, в случае сражения с напавшими на караван, возбуждали отвагу храбрецов, осмеивали и оплёвывали трусов.
Торговая Мекка была также важным религиозным центром для жителей центральной и западной Аравии. В центре города высился старинный храм Кааба, каменное здание в форме куба, с плоской крышей. Главной святыней этого храма, предметом суеверного почитания, фетишем был «чёрный камень»; полагают, что это метеорит. Ежегодно в Мекку приходило много бедуинов из разных племён, чтобы принять участие в религиозных церемониях и посетить ярмарку в окрестностях города. На этой многолюдной ярмарке, где в оживлённой толпе можно было встретить и иноземных купцов, менял и кабатчиков, бедуины могли обменять шерсть, кожи и меха убитых на охоте диких животных на изделия городского ремесла, большею частью привезённого из других стран. Здесь можно было купить лошадь, которая, как уверял барышник, происходит по прямой линии от тех сказочных коней, которые питались одним только ветром. Посетители ярмарки заключали между собою сделки, обменивались новостями, слушали сказителей и проповедников, пытали счастье в азартной игре. Перед толпой любителей и ценителей поэзии состязались в стихотворном искусстве поэты из разных племён. Тот поэт, стихотворение которого слушатели признавали лучшим, становился известным и знаменитым.
Основное, коренное население Мекки составляло местное племя курейш. Во главе этого племени стояли крупные купцы и ростовщики. Они руководили снаряжением караванов, давали деньги в долг за очень высокие проценты, присвоили себе обязанности и привилегии жрецов Каабы, поставили в зависимость от себя многие бедуинские племена, заинтересовав их в мекканской торговле и опутав их сетями ростовщической кабалы. Эти расчётливые купцы и жадные ростовщики обсчитывали своих сограждан при дележе барышей после возвращения каравана, в снаряжении которого обычно принимало участие большинство мекканцев, не давали должникам возможности освободиться от долговой зависимости. Путём обмана они увеличивали свои богатства, источником которых были не только торговля и ростовщичество. Мекканские богачи владели орошёнными и обработанными землями в оазисах Хиджаза, имели много верблюдов и разводили породистых лошадей, эксплуатировали принадлежавших им рабов в качестве земледельцев и пастухов, наживались на работорговле. В зависимости от них находился цветущий город садов — Таиф, который снабжал Мекку фруктами и овощами.
Богатых и корыстолюбивых купцов и ростовщиков, которые составляли господствующую верхушку мекканского племени курейш, ненавидели и боялись все те, кого они обирали и угнетали, прежде всего — рабы, а затем малоимущие торговцы и бедные труженики вроде грузчиков, погонщиков, водоносов, шорников и кузнецов. Окрестные бедуинские племена тоже тяготились влиянием и властью мекканских богачей. При таком положении среди подневольных людей стали пользоваться успехом различные проповедники, которые говорили, что скоро наступит конец света, богатые будут наказаны, а бедняки получат небесную награду за свои страдания и терпение. Эти проповедники говорили, что идолы, грубые каменные истуканы, которым люди поклонялись и приносили жертвы, совершенно бесполезны, а существует только один бог. Эти единобожники, сами того не понимая, выражали стремление арабов к объединению.
Наибольших успехов добился мекканец Мухаммед, с именем которого обычно связывают возникновение ислама. О жизни Мухаммеда рассказывают много явных легенд и забавных анекдотов, но его религиозное учение хорошо известно нам на основании книги под заглавием Коран. Эта книга была составлена уже после смерти Мухаммеда, и в неё вошли различные отрывки из его проповедей, его распоряжения и предписания.
По преданию, детство Мухаммеда безрадостным: он был сиротой, находившимся на попечении своих малоимущих родственников; чтобы заработать себе на пропитание, он пас овец в унылых окрестностях Мекки. Когда он подрос, нанялся в приказчики; возможно, ходил с караванами в Сирию и плавал на торговых кораблях по Красному морю. Женитьба на богатой мекканской купчихе Хадидже дала ему достаток и досуг. И вот в началеVII в., когда Мухаммеду исполнилось уже 40 лет, он выступил перед своими согражданами с проповедью новой религии. Он проповедовал, что нет никаких ииных божеств, кроме единого бога — аллаха, который сотворил землю и человека, а также животных, ходящих и бегающих по земле, птиц, летающих в воздухе, и рыб, плавающих в воде, а для освещения земли днём и ночью он поместил на твёрдом небесном своде солнце, луну и звёзды. Самого себя Мухаммед (который, как видно из только что сказанного, разделял невежественные представления своих современников о происхождении и строении вселенной) выдавал за «посланника аллаха» и уверял, что находится под постоянным его воздействием. На самом деле, Коран, откуда мы берём сведения о проповедях Мухаммеда, составлен не по внушению несуществующего аллаха, а отражает невежественные представления тогдашних арабов. А.С. Пушкин в своих «Подражаниях Корану» даёт высокохудожественные образы и картины, намного превосходящие сам Коран. Вот, например, представление Корана о строении мира:
Земля недвижна; неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
Чтобы вселить страх в своих суеверных слушателей и тем сделать их более податливыми к восприятию его проповедей, Мухаммед убеждал их, что скоро произойдёт ужасное светопреставление и наступит день страшного суда. В Коране содержатся ужасающие картины грядущей катастрофы: померкнут небесные светила, произойдёт разрушительное землетрясение, горы поколеблются до самых оснований, моря хлынут на сушу, небо упадёт на землю кусками, восстанут мёртвые из могил, все будут охвачены безотчётным страхом, раздастся оглушительный трубный звук, и самолично явится аллах в сопровождении ангелов. Или, как это исключительно ярко изображено у Пушкина:
Но дважды ангел вострубит,
На землю гром небесный грянет,
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет,
И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом,
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.
Как уччит Коран, после страшного суда грешники попадут в адский огонь и будут служить топливом. Мучась от ожогов, горя и не сгорая в неугасаемом огне, они будут тщетно пытаться утолить нестерпимую жажду зловонным кипятком. Зато праведники войдут в райский сад, где будут наслаждаться под тенью густолиственных, развесистых деревьев, на берегах многоводных рек. Они будут возлежать за пиршественными столами, одетые в шелка, будут пить душистое вино, от которого они, как говорится в Коране, не опьянеют и не одуреют. Такие проповеди богатые и власть имущие мекканцы встретили ядовитыми насмешками. По преданию, издеваясь над Мухаммедом, они требовали, чтобы Он сотворил чудо: расширил мекканскую долину, удалив сдавливавшие её холмы, или провёл по их бесплодной стране реки, подобные рекам Сирии и Ирака. Мекканские властители опасались, что с распространением новой религии среди арабов падёт значение Каабы, с культом которой была тесно связана торговля с бедуинами, да, кроме того, они могли утратить привилегии и доходы, которыми пользовались как жрецы этого храма. В других отношениях Мухаммед не представлял опасности для них: он не требовал отмены рабства, не покушался на имущество богатых, не призывал бедняков и рабов к восстанию. Прошло более 10 лет, а число принявших ислам, которых называли мусульманами, было невелико. Мусульманами стали некоторые родственники Мухаммеда, затем его друзья и только немного бедняков и рабов. Да иначе и быть не могло, так как обездоленным и угнетённым Мухаммед сулил материальное довольство и свободу только в загробном рае, а они хотели быть свободными и счастливыми в своей настоящей жизни.
В 622 г. Мухаммед порвал связи со своим племенем и вместе со своими последователями переселился в Медину. В этом обширном оазисе Мухаммед оказался в совершенно иной обстановке. Здесь жители не страдали от засилья богатых купцов и ростовщиков. Население занималось культурой финиковой пальмы и злаков, а также ремёслами. Два арабских племени, гостем которых стал Мухаммед, страдали от малоземелья и по этой причине враждовали одно с другим. Лучшими землями в Мединском оазисе пользовались три так называемых еврейских племени. По всем вероятиям, это были не евреи, а арабы, исповедовавшие еврейскую религию — иудаизм. Они поселились в Медине раньше арабских племён, а потому заняли лучшие части оазиса и стали жить в укреплённых поселениях, которые были окружены пальмовыми рощами и возделанными полями.
За 10 лет своего пребывания в Медине Мухаммед сумел превратиться в полновластного, неограниченного правителя всего оазиса, а оба арабских племени поголовно стали мусульманами. Они признавали Мухаммеда, как «посланника аллаха», своим правителем, военачальником и судьёй. Такой успех Мухаммеда был результатом его целеустремлённой политики. Прежде всего он повёл неустанную, временами очень ожесточённую борьбу с мекканцами. Переселившиеся вместе с ним мекканские мусульмане, к которым присоединялось всё большее количество мединских арабов, выслеживали мекканские караваны, нападали на них и захватывали богатую добычу. Нападения приверженцев Мухаммеда на мекканские караваны вызывали невообразимый переполох среди жителей Мекки. Потерять товары и лишиться торговых прибылей для многих мекканцев значило остаться без средств существования. Поэтому мекканцы (хотя они и не любили воевать), потерпев чувствительное поражение в сражении с приверженцами Мухаммеда у колодцев Бедра, приложили все усилия, чтобы уничтожить опасное гнездо мусульман в Медине. Они вовлекли в военные действия зависимые от них бедуинские племена, нанесли мединским мусульманам поражение близ Медины, а на следующий год осадили этот город. Мухаммед, по совету одного перса, прибег к невиданному способу обороны: он приказал вырыть окоп, в который поместил своих лучников; пускаемые ими стрелы держали неприятельскую конницу в отдалении от города. Приведённые мекканцами бедуины не видели никакого смысла мокнуть под холодным дождём и коченеть от резкого ветра, порывы которого размётывали костры и срывали палатки. Когда осада затянулась, бедуины ушли на свои зимовья, а мекканцы, боясь крупной вылазки осаждённых, тоже вернулись домой. После снятия осады мекканцами Мухаммед уничтожил последнее из трёх мединских, так называемых еврейских племён, а первые два еврейских племени он изгнал из Медины ещё в предшествовавшие годы, забрав их земли, жилища и имущество. Это третье племя стало жертвой исключительной жестокости: все мужчины были перебиты, а женщины и дети проданы в рабство.
Теперь, после неудачной осады Медины мекканцами, община мусульман с Мухаммедом во главе стала, пожалуй, самой значительной, и во всяком случае— наиболее организованной силой в Аравии. Предводители многих бедуинских племён, до того зависимых от Мекки, стали стремиться к союзу и дружбе с Мухаммедом, закрепляли отношения с ним принятием ислама. Представители мекканской господствующей верхушки поняли, что их богатый город может быть разграблен и разрушен, если они не добьются соглашения с Мухаммедом. В Медине появились посланцы мекканских правителей и повели секретные переговоры с Мухаммедом, а некоторые влиятельные мекканцы тайно приняли ислам. Поэтому, когда в 630 г. мусульмане во главе с Мухаммедом и присоединившиеся к ним бедуинские племена выступили в поход на Мекку, мекканцы и не подумали оказывать сопротивление. Предводитель мекканского племени курейш прибыл под покровом ночи в лагерь Мухаммеда, а на заре уже стал мусульманином. Богатые и влиятельные мекканцы, обратившись в ислам, заняли видные посты в мусульманской общине. Значение Мекки сильно возросло: она стала самым священным городом ислама и каждый мусульманин был обязан совершить в неё паломничество.