Торговые города славян
У впадения Одры (Одера) в море находилось два значительных города. Там, где река Одра разделяется на рукава, стоял Щетин (позднее переименованный немцами в Штеттин, а ныне вновь получивший своё старинное наименование), а на острове, расположенном против устья реки, находился город Волын, который немецкие летописцы прозывали Юлином. Об этом городе летописец XI в. Адам Бременский рассказывает много интересного.
«У впадения Одры в море находится великолепный город Юлин — знаменитая пристань, где съезжаются окрестные народы, варвары (т. е. славяне — язычники) и греки (т. е. русские — православные).
О величии этого города, про который ходят чрезвычайные и дивные рассказы, надобно сообщить несколько известий, заслуживающих внимания. Юлин — самый большой из всех городов Европы. В нём обитают славяне вместе с другими народами, греками и варварами.
В этом городе, богатом товарами всех северных народов, есть всё, чего ни спросишь дорогого и редкого... Из него кратковременным плаванием сообщаются с одной стороны с Дымином — городом, лежащим недалеко от устья Пены, с другой — с областью Семландией, принадлежащей пруссам.
Расстояние такое, что от Гамбурга или от реки Эльбы на седьмой день достигнешь Юлина, путешествуя сухим путём...
Из Юлина же, пустившись на парусах, на 14-й день выйдешь на берег в Острогарде, в Русской земле, где столица Киев, соперница Константинопольского престола, — краса и слава Греции...»
Сообщение летописца требует некоторых пояснений. «Европой» в то время называли языческую часть материка, которую под этим именем противопоставляли христианским странам Запада. Имя варваров распространялось на всех язычников, к которым христианские летописцы относились пренебрежительно. Наконец, «греками» здесь названы отнюдь не греки, а русские, которых писатели Запада смешивали с греками, так как русские, подобно грекам, были православными.
Картина большого торгового города, нарисованная Адамом Бременским, полна значения и интереса. Морские пути связывали этот славянский город и с Германией, и с Русью. В славянском Волыне подолгу стояли немецкие и датские корабли, здесь говорили на разных языках, здесь сталкивались чужеземцы запада, севера и востока.
Жители Волына были заинтересованы в расширении своей торговли и привлечении заморских купцов и кораблей. Свидетельство очевидца убедительно говорит о том, что славянский Волын рано становится средоточием балтийской торговли и организатором широкого международного товарообмена, городом, завоевавшим себе заслуженную славу в те времена, когда в Германии ещё не существовало подобных городов, и таким образом вовсе не немецкими «гостями» проведены первые нити торговых связей, соединившие Великий Новгород с Балтийским поморьем. Эти первые морские дороги проложены самими славянами — торговыми людьми и мореходами Балтики, примером которых лишь впоследствии воспользовались немцы — жители ганзейских городов.
В начале XII в. первенство перешло от Волына, разгромленного в 1115 г. датчанами, к соседнему Щетину. По словам летописца, в Щетине можно было встретить «много бывалых людей, знавших местоположение и нравы всякого народа». Множество щетинцев ежегодно уплывало за море. Город около 1120 г. насчитывал 900 семейств.
Ране (жители острова Руя, немцами прозванного Рюген) и поморяне раньше своих соседей-датчан научились строить военные корабли, пригодные для перевозки коней. Уже в 1112 г. упоминается ранский флот, перевозивший конницу.
Богатые купцы Поморья раскинули свои фактории по берегам Балтийского моря.
Сохранился рассказ о богатом поморском купце Моиславе. У Моислава на положении рабов содержалось несколько заложников-датчан. Среди этих заложников находился юноша — сын датского вельможи. Отец юноши задолжал Моиславу 500 фунтов серебра и вынужден был отдать сына в заложники. Так как датский вельможа не спешил возвратить долг, то Моислав поместил его сына в погреб, заковал в цепи и забил в колодки, чтобы отец, из сострадания к сыну, поскорее погасил свой долг.
Несмотря на то, что у берегов Балтийского моря появились торговые города с довольно значительным (по тем временам) населением, поддерживавшие оживлённые сношения с соседними землями, — всё же основная масса славян жила в деревнях и подавляющее большинство населения составляли земледельцы.
ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ БАЛТИЙСКИХ СЛАВЯН
Славянские деревни были тесно связаны друг с другом. Часто они для своей защиты от коварного врага должны были искать друг у друга помощи и поддержки. Жители соседних деревень ощущали свою кровную, родственную связь. Обычно деревню заселяли близкие родственники, представлявшие как бы одну огромную семью. С годами эта большая семья настолько разрасталась, что для представителей младшего поколения сама собой возникала необходимость выселиться в новое место и создать на этом месте новую деревню. Таким путём невдалеке от старой деревни возникали «дочерние» деревни, соединённые узами родственных и соседских отношений. Несколько близлежащих деревень соединялись в небольшой, но тесный союз, который носил название «жупы». На языке словаков слово «жуп» означает связку соломы, пучок.
Жупы, являвшиеся объединениями деревень, подобно русским «волостям» , в свою очередь соединялись в «племя», которое охватывало родственное население целого географического района.
Недаром названия отдельных жуп, племён и племенных союзов указывают на то, что в основе этих соединений лежало родство, кровнородственная связь. Многие названия оканчиваются на «ичи» — гломачи, налетичи, морничи, бодричи. Это окончание говорит о родственной близости, об общих предках данного племени или жупы.
Подобно тому как жупа управлялась выборным жупаном, так и племя выдвигало «воеводу», или «князя», который руководил военными силами всего племени и стоял во главе управления племенем. Этот «князь», или «воевода», обычно выходил из среды наиболее богатых и знатных родов, нередко из числа жупанов. Но даже там, где княжеская власть была прочно закреплена за одной знатной семьёй, князья не могли править полновластно. Их воля ограничивалась народными собраниями племени, на которых решались все важнейшие вопросы.
Вот как описывает народное собрание у лютичей писатель XI в. Титмар Мерзебургский.
«У всех тех, которые обыкновенно называются лютичами, нет никакого особенного властителя. На сходке, общим советом, рассуждая о своих нуждах, они решают дела единогласием. Если же кто из них на сходке противоречит решению, то бывает бит батогами, а если и впоследствии станет явно противиться, то либо от поджогов и беспрестанного разграбления лишится всего своего имущества, либо должен будет перед народом заплатить определённое количество денег, сообразно своему значению...»
Картина народного собрания, нарисованная Титмаром, чрезвычайно интересна. На одобрение народа предлагают решение.
Казалось бы, всякий может подвергнуть критике, осудить, отвергнуть предложенное постановление. Но смельчаки не отыскиваются. Молчаливо принимает народ то, что ему навязывают, узаконяя это своим единогласием.
Формально высшая власть принадлежит всему народу. Но по существу она находится в руках какой-то группы лиц, подготовивших проект решения, держащих всякого участника собрания под угрозой расправы. Кто же эти люди, эти фактические носители власти?
Это те, кто располагает вооружённой силой и богатством, те, кто ради денег готов на любое вероломство и нарушение мира. Это — родовая знать; она подчинила себе всё племя и своё господство сумела замаскировать под оболочкой всенародного собрания, свои решения обрядить в форму всенародных решений.
Так обстоит дело у отдельного племени. Когда же становится необходимым вынести общее постановление для всех племён, входящих в племенной союз лютичей, тогда в священный город лютичей — Радигощ — съезжаются знатные мужи из отдельных племён и сообща выносят совместное решение, не считаясь с желаниями народных масс.
Родовая знать Лютицкой земли считала подобную политическую систему наиболее удобной и выгодной. Она смертельно боялась установления княжеской власти, так как сильная княжеская власть могла бы положить конец своеволию знати и даже кое в чём ограничить права знати в пользу народа, с тем чтобы заручиться поддержкой народа для укрепления собственной власти.
Когда польский князь Болеслав Храбрый (992—1025) попытался присоединить к своим владениям землю лютичей, лютицкая знать, боясь утратить свою исключительную роль и свои привилегии, пошла на союз с немцами, заклятыми вековыми врагами славян.
У соседних с лютичами бодричей также существовали народные собрания, а наряду с ними и княжеская власть.
При этом уже к IX в. заметно усилилось значение бодрицкой знати. В летописях встречаются частые упоминания о «знатных людях бодрицких». Князь и окружавшая его бодрицкая знать ещё в конце VIII в. стали союзниками Карла Великого, помогали ему в войне с саксами, участвовали наравне с франкскими войсками в подавлении тех восстаний, которые происходили к западу от Эльбы, в земле саксов.
Когда в 789 г. Карл Великий повёл свои войска против лютичей, бодрицкий князь Вилчан участвовал в этом походе, помогая императору в борьбе против соседнего славянского народа. Народ бодрицкий тяжко расплатился за эту пагубную для его интересов политику знати. Она поставила бодричей в зависимость от Карла Великого и его преемников. Но знатные люди Бодрицкой земли готовы были раболепно подчиниться чужеземному игу, лишь бы этой ценой добиться своего усиления внутри страны, своего политического господства над народом.
В 828 г. франкский император Людовик Благочестивый получил от нескольких бодричей жалобу на бодрицкого князя Чедрага, которого обвиняли во всевозможных насилиях.
Император Людовик вытребовал обвинённого князя к своему двору и, удержав его при себе, отправил послов к бодричам, с тем чтобы они узнали волю бодрицкого народа. Послы, воротясь, доложили, что мнения бодрицкого народа на этот счёт различны, но что «все лучшие и знатнейшие» люди единодушно желают Чедрага... Этот ответ вполне удовлетворил императора, и князь Чедраг был утверждён в своём княжеском звании. Итак, князя утверждает чужеземный император, а не бодрицкий народ. Воля всего народа при этом совсем не принимается во внимание. Император решает вопрос о том, кому княжить над бодричами, считаясь лишь с мнением тех, кто назван летописцем «лучшими и знатнейшими людьми». Знать покорна франкскому императору, а император благосклонен к знати, и за этот тесный дружеский союз высокую цену платит весь бодрицкий народ, утративший свою независимость, своё право выбирать князя, принявший на себя к тому же тяжёлое бремя дани и военной помощи чужеземцам.
Так, вопреки интересам народа, бодрицкая знать творит свою предательскую политику во имя своего собственного усиления и господства. Эта политика продолжается и позже. В 1010 г. бодрицкий князь Мстивой с тысячью вооружённых всадников идёт, по зову германского императора, в Италию, хотя этот дальний поход заведомо бесполезен для бодрицкого народа.
Уже в X в. бодрицкий князь отдаёт немецкому духовенству обширные поместья в каждом округе Бодрицкой земли.
При этом князь и его знатные приспешники не считают нужным спросить о согласии народа, и дело обходится даже без созыва народного собрания. К XI в. народные собрания утрачивают своё былое значение, и власть оказывается в руках знати, которая, выдвигая племенных князей, диктует им свою волю.
Немудрено, что бодрицкие племена, утратившие свою независимость и в течение нескольких столетий усиливавшие врага, сами стали жертвой этого врага и во второй половине XII в. подверглись немецкому завоеванию.
В обширной и богатой Поморской земле знать достигла необычайного значения. Князь не мог приказывать знатным людям. Он должен был посылать свои предложения с поклоном, выражая этим своё уважение к знати.
Вокруг знатного и богатого человека теснилось множество родственников, дружинников, домочадцев. Об одном из таких людей рассказывает летописец: «Некто Домослав, первенствовавший между жителями Щетина качествами тела и души и множеством богатства, а равно и знатностью рода, пользовался такой честью и таким уважением, что и сам князь Поморский Вратислав ничего не делал без его согласия и совета, и от его слова зависели как общественные, так и частные дела. Ибо Щетин, сей отличный город, был наполнен его родственниками, рабами и друзьями. Да и в других окрестных областях было у него такое множество родни, что нелегко было ему противиться...»
Впрочем, еще в XII в. продолжали существовать у поморян и народные собрания. Эти собрания происходили обычно в торговые дни. Когда кончалось торговое оживление на рынке, все — и горожане, и деревенские жители — собирались на обширной рыночной площади. В Щетине посреди площади был сооружён высокий деревянный помост, и с этого возвышения старшины и глашатаи обращались к народу. У каждого из собравшихся было при себе копьё. Это копьё служило доказательством свободы и права участия в народном собрании. Но не на этих шумных и многолюдных собраниях вершились все дела. Задолго, до собрания важнейшие вопросы решались в узком кругу знатных и стариков. В Щетине рядом с храмом бога Триглава находились просторные бревенчатые здания. Здесь вдоль длинных дубовых столов стояли скамьи. Тут за чашей мёда или браги проводили свои вечера знатнейшие и старейшие люди города. Здесь сговаривались о будущих законах, о предстоящих действиях, заранее предрешались постановления народных собраний. И трудно, почти невозможно, было оспаривать на народном собрании то, что предлагали знатнейшие и старейшие мужи города.
При подобном засилье знати князь сохранял лишь тень власти. Помимо его воли отдельные поморские города начинали войны, заключали мир, вели сношения с иноземцами. Знати Щетина, Волына, Дымина или другого города выгодно было сохранять своё господство над небольшим обособленным округом и поддерживать, вопреки народным интересам, политическую обособленность отдельных частей Поморской земли. Торговый город Волын соперничал со своим соседом Щетином, и стоявшая у власти знать противилась объединению этих городов.
Разрозненные поморские славянские земли, не знавшие прочной государственной связи, оказались не в состоянии дать отпор германским завоевателям, сумевшим использовать и бессилие княжеской власти, и разобщённость поморских земель и городов.