Сердце и ум: ответы на вопросы

Дата: 2025-06-02; Просмотры: 11

Оценка:

0.00 из 5.00 — оценок

Скачиваний: 0

Скачать

Что значит помощь другому человеку? Очень часто она больше похожа на попытку изменить его, чем на ува­жение и безоговорочную любовь. Не могли бы вы расска­зать об этом?

Между попыткой изменить другого и помощью суще­ствует огромная и существенная разница. Когда вы по­могаете кому-либо, вы помогаете ему быть собой; пыта­ясь его изменить, вы стараетесь преобразовать его в соответствии с вашей идеей. Пытаясь изменить кого-либо, вы стараетесь сделать из него точную копию себя. Вас не интересует сам человек; у вас есть определенная идея, некий идеал, и вы пытаетесь изменить человека со­гласно этому идеалу. Идеал гораздо важнее, реальный человек совсем ничего не значит.

На самом деле попытка изменить другого в соответст­вии с неким идеалом — насилие. Это агрессия, разруше­ние. Это не любовь и не сострадание. Сострадание всег­да позволяет человеку быть самим собой. В сострадании нет идеологии, сострадание — это просто атмосфера. Оно не задает вам какого-то направления, оно дает вам лишь энергию. И вы двигаетесь сами. Ваше семя должно прорасти в соответствии со своей собственной приро­дой. Никто вам ничего не навязывает.

Когда я говорю: «Идите и помогайте другим», я имею в виду помощь им в том, чтобы становиться самими со­бой. Когда я говорю, что в мире отсутствует религиоз­ность из-за огромного количества проповедников, я имею в виду, что они пытаются изменить, переделать, трансформировать других в соответствии со своей идео­логией. Идея не должна быть важнее человека. Даже все человечество не важнее одного человека. Человечест­во — это идея; один человек — реальность.

Забудьте о человечестве, помните о человеке — ре­альном, конкретном, живом, из плоти и крови. Очень легко пожертвовать че­ловеком ради человечества. Легко пожертво­вать человеком ради ислама, христианства, индуизма; легко пожер­твовать им ради идей Христа и Будды. Помо­гайте, но не жертвуйте ими. Кто вы такие, чтобы приносить кого бы то ни было в жертву? Каждый индивид — самоцель. Не используйте его как средство.

Вот в чем значение слов Христа: «Суббота для челове­ка, а не человек для субботы». Все делается ради челове­ка; человек — наивысшая ценность. Даже идея Бога су­ществует для человека, а не человек — для идеи Бога. Жертвуйте всем ради человека и не жертвуйте челове­ком ради чего бы то ни было. В этом состоит помощь.

Если вы начинаете жертвовать человеком, это не по­мощь. Вы разрушаете и калечите его. Вы совершаете на­силие, вы — преступник. Таким образом, все ваши так называемые религиозные наставники, которые пытают­ся изменить других, — преступники. Вы можете только любить, помогать и бескорыстно давать.

Делитесь своим бытием, но пусть другие движутся в соответствии со своей судьбой. Их судьба неизвестна; никто не знает, что произойдет с цветком. Не навязы­вайте шаблона, иначе цветок погибнет. И помните, что каждая индивидуальность уникальна. Подобной никогда не было прежде и никогда не будет впредь. Существова­ние никогда не повторяется. Оно постоянно изобретает новое.

Если вы попробуете сделать человека похожим на Иисуса, вы его разрушите. Иисуса нельзя повторить. И в этом нет никакой надобности! Он один прекрасен, копии скучны. Не пытайтесь сделать из человека Будду. Пусть он будет самим собой, пусть проявится его внутренний будда. Ни вы, ни он сам, никто не знаете, что он несет в се­бе. Только будущее покажет. Не только вы, но и он сам удивится, когда распустится его цветок. Каждый несет в себе цветок безграничных возможностей и силы.

Помогайте, делитесь энергией, любите. Принимайте других и давайте им понять, что вы им рады. Не вызы­вайте в них чувства вины, не внушайте им мысль, что они заслуживают осуждения. Попытка изменить других вызывает в них чувство вины, а чувство вины — это яд.

Когда вам говорят: «Будьте как Иисус!» — вас отри­цают как таковых. Каждый раз, когда вас призывают стать похожими на кого-либо, вас самих не принимают Вам не рады, вы — незваный гость. Пока вы не станете кем-то еще, вас не полюбят. Что это за любовь, если она разрушает вас и возникает только тогда, когда вы стано­витесь фальшивыми и ненастоящими?

Чтобы сохранить свою истинную сущность, вы може­те быть только самими собой. Все остальное будет фаль­шью, масками, личностями, но не вашей сущностью. Вы можете украсить себя личностью Будды, но она никогда не коснется вашего сердца. Она никогда не срастется и не сольется с вами. Она будет сущест­вовать лишь как внеш­ний облик. Как лицо, но не ваше лицо.

Поэтому, если кто-то го­ворит вам: «Я буду любить тебя, если ты станешь похо­жим на Будду или на Христа...» — он вас не любит. Воз­можно, он любит Христа, но вас он — ненавидит. И его любовь к Христу, возможно, тоже неглубока, потому что, если бы он по-настоящему любил Христа, он бы по­нимал абсолютную уникальность каждого человека.

Любовь — это глубокое понимание. Если вы полюбили хотя бы одного человека, в вас появилось новое качество видения. Теперь вы видите ясно. Если вы полюбили Хри­ста, тогда, кто бы к вам ни пришел, вы увидите истинную сущность этого конкретного человека, его возможностей здесь и сейчас. И вы полюбите этого человека, вы помо­жете ему стать тем, кем ему суждено быть. Вы не будете ждать от него ничего другого. Всякое ожидание — это осуждение, всякое ожидание — это отрицание, всякое ожидание — это неприятие. Вы просто будете дарить ему свою любовь, не требуя взамен наград и не ожидая ника­кого результата. Вы будете помогать, не думая о будущем.

Когда любовь течет без будущего, это потрясающая энергия. Когда любовь течет без мотивации, она помогает и в этой помощи ей нет равных. Как только вы чувствуете, что хотя бы один человек принимает вас такими, какие вы есть, вы начинаете ощущать себя центрированными. Вы желанны в этой жизни. По крайней мере один человек безоговорочно принимает вас. Это дает вам основу, цент­рированность; это дает вам чувство, что вы — дома. Когда вы далеко от себя, вы далеко от существования, от своего дома. Расстояние между вами и вашей сущностью — это расстояние между вами и домом. Поэтому тот, кто гово­рит: «Станьте тем-то или тем-то», выталкивает вас из ва­шего дома. Вы станете фальшивыми, вы будете носить ма­ски. У вас появится личность, характер и тысяча других вещей, но у вас не будет души, не будет сущности. Вы бу­дете не осознанием, а обманом, псевдофеноменом.

Итак, когда я говорю: «Помогайте», я имею в виду, что вы должны научиться создавать вокруг себя особую ат­мосферу. Куда бы вы ни шли, приносите с собой атмо­сферу любви и сострадания и помогайте другим стано­виться самими собой.

Это самое сложное в мире — помогать другому быть самим собой, — потому что это идет вразрез с вашим эго. Вашему эго было бы угодно делать из людей подражате­лей. Вы бы хотели, чтобы все подражали вам; вы бы хо­тели стать образцом для всех остальных. Тогда ваше эго было бы довольно. Вы бы смогли воображать себя при­мером, достойным подражания. Вы стали бы истинным центром, а все остальные — фальшивыми.

Итак, вашему эго не нравится идея бескорыстной по­мощи другим. Оно хочет изменить всех по своему образ­цу. Но кто вы такие, чтобы изменять кого бы то ни было? Не берите на себя такую ответственность. Это опасно — так рождаются адольфы гитлеры. Они берут на се­бя ответственность изме­нить весь мир в соответст­вии со своими идеалами.

На поверхности разни­ца между Махатмой Ганди и Адольфом Гитлером ве­лика. Но глубоко внутри между ними нет никакой разницы, потому что оба желают изменить мир в со­ответствии со своими идеалами. Один пользуется насиль­ственными методами, другой — ненасильственными, но и тот и другой желают изменить мир. Один использует ору­жие, другой — угрозу: «Я объявлю голодовку, если вы не последуете за мной». Один угрожает убить вас, другой угрожает убить себя, если его не послушают, но оба при­меняют силу. Оба создают ситуации, в которых вы вынуж­дены быть теми, кем вы никогда не хотели и не хотите быть. И тот и другой — политики. Ни Гитлер, ни Ганди не любят вас. Ганди говорит о любви, но сам не любит. Он не в состоянии любить, потому что сама идея — идеал того, кем вы должны быть, — препятствует любви.

Есть только один способ любить людей: любить их таки­ми, какие они есть. И в этом чудо: когда вы любите их таки­ми, какие они есть, они меняются. Но не в соответствии с ва­шими идеями, а в соответствии со своей природой. Когда вы любите их, они преображаются. Не искажаются, а преобра­жаются. Они обновляются и достигают новых высот бытия. Но это происходит в согласии с их бытием, с их природой.

Помогайте людям быть естественными, помогайте им быть свободными, помогайте им быть самими собой и никогда не пытайтесь принуждать их, оказывать на них давление и манипулировать ими. Это — методы эго. И на этом основана политика.

Когда забота о другом человеке становится вмеша­тельством в его жизнь?

Как только вступает в действие идеология, забота превращается во вмешательство. Любовь становится горькой, она превращается почти что в ненависть, а ва­ша защита — в тюрьму. Решающим фактором является идеология.

Например, если вы мать, вы должны заботиться о сво­ем ребенке. Ребенок нуждается в вас, без вас он не выжи­вет. Вы ему необходимы. Ему нужна еда, любовь и забо­та, — но ему не нужна ваша идеология. Ему не нужны ваши идеалы. Ему не нужно ваше христианство, индуизм, ислам или буддизм. Ему не нужны ваши священные писа­ния и ваша вера. Ему не нужны ваши представления о том, кем он должен быть. Просто избегайте идеологии, идеа­лов, целей и задач — и тогда забота прекрасна и безобид­на. В противном случае забота превращается в коварство.

Когда в вашей заботе нет идеологии, тогда у вас отсут­ствует и желание сделать из своего ребенка или христи­анина, или кого-то еще — коммуниста, фашиста, биз­несмена, доктора или инженера. У вас нет никаких замыслов по поводу своего ребенка. Вы говорите: «Я люблю тебя. Когда ты вырастешь, ты сделаешь свой выбор. Будь естественным. Кем бы ты ни был, я благо­словляю тебя, и, кем бы ты ни решил стать, с моей сторо­ны ты получишь признание и принятие». Это не значит, что я буду любить тебя только тогда, когда ты станешь президентом страны, и не буду любить, а буду стыдить­ся, если ты станешь простым плотником. Это не значит, что ты будешь желанен, только если получишь в универ­ситете золотую медаль, а если не получишь, то мне будет стыдно за тебя. Это не значит, что я назову тебя своим ребенком только при условии, что ты будешь хорошим, добродетельным и высоконравственным, а в противном случае я отрекусь от родства с тобой.

Как только у вас появляются какие-либо намерения, они отравляют отношения. Забота прекрасна, но, если за ней возникает какое-то намерение, она превращается в коварство. Тогда это — сделка с определенными услови­ями. Вся наша любовь коварна, отсюда все беды в этом мире, весь этот ад на земле. Это не значит, что нет забо­ты, — забота существует, но в ней слишком много ковар­ства. Мать проявляет заботу, отец, муж, жена, брат, сест­ра — все заботятся друг о друге, я не говорю, что никому ни до кого нет дела. Люди заботятся друг о друге изо всех сил, но наш мир все равно — сущий ад. В этом что-то не так — в корне не так.

Что в корне не так? В чем причина? Забота диктует свои условия: «Делай то! Будь тем-то!» Вы хоть раз любили ко­го-нибудь без каких-ли­бо условий? Вы хоть раз любили кого-нибудь та­ким, какой он есть? Бы­ло ли когда-нибудь так что вы не хотели сделать человека лучше, не хотели его изменить и принимали его целиком и полностью? Если да, то вы знаете, что такое забота. Забота приносит вам удовлетворение, а другому оказывает огромную помощь.

Помните, что если ваша забота свободна от корысти и амбиций, то человек, о котором вы заботитесь, будет лю­бить вас вечно. А если в вашей заботе присутствуют какие-то задние мысли, то он вам этого никогда не про­стит. Вот почему дети не способны простить своих родителей. Спросите психологов, психоаналитиков практически все их клиенты — это люди, о которых в детстве слишком сильно заботились их родители. Их за­бота была корыстной, холодной, расчетливой. Они хоте­ли, чтобы в детях воплотились их собственные амбиции.

Любовь должна быть бескорыстным подарком. Как только на ней появляется бирка со стоимостью, она пре­стает быть любовью.

Сострадание в действии

Никто не может быть неэгоистичным — за исклю­чением лицемеров.

Слово «эгоистичный» приобрело осуждающий отте­нок, потому что все религии порицали эгоизм. Они хо­тят, чтобы вы были неэгоистичными. Но почему? Чтобы помогать другим...

Мне это напомнило один анекдот. Ребенок разгова­ривает с матерью, и она ему говорит: «Всегда помогай другим». Ребенок спрашивает: «Тогда что будут делать другие?» Естественно, мать отвечает: «Они тоже будут помогать другим». Ребенок говорит: «Это какая-то стран­ная система. Почему нельзя помогать себе самому, а не перекладывать это на других и создавать ненужные труд­ности?»

Эгоизм — естественное явление. Но приходит мо­мент, когда, будучи эгоистами, вы начинаете делиться. Вы можете делиться в состоянии переполняющей вас радости. Сейчас же несчастные помогают таким же не­счастным, как и они, слепые ведут слепцов. Какую по­мощь вы можете оказать? Это очень опасная идея, кото­рая существует уже многие века.

В одной школе учительница говорит мальчикам:

—Хотя бы раз в неделю вы должны совершать хоро­ший поступок.

—Дайте нам, пожалуйста, несколько примеров хоро­ших поступков. Мы не знаем, что это такое, — просит один мальчик.

— Например, слепая женщина хочет перейти ули­цу — помогите ей. Это хороший, добрый поступок, — от­вечает учительница.

На следующей неделе она спрашивает:

— Кто-нибудь из вас сделал то, что я вам говорила?

Трое детей поднимают руки.

— Плохо, что не весь класс. Но все же хорошо, что, по крайней мере, трое мальчиков сделали что-то хорошее.

Она спрашивает первого мальчика:

— Что ты сделал?

— В точности то, что вы говорили: помог одной сле­пой старушке перейти улицу.

— Очень хорошо. Да благословит тебя Господь.

Затем она спрашивает второго:

— А ты что сделал?

— То же самое — помог слепой старушке перейти улицу.

Такой ответ несколько озадачивает учительницу — где они нашли слепых старушек? Но город большой — возможно, они и смогли найти двух. Она спрашивает третьего, на что тот отвечает:

—Я сделал то же самое, что и они: помог слепой ста­рушке перейти улицу.

— Но где же вы нашли трех слепых старушек? — удивляется учительница.

— Вы не поняли, — отвечают мальчики. — Была всего одна слепая старушка. И было так тяжело переводить ее через улицу! Она билась, кричала и визжала, потому что не хотела переходить, но мы были твердо намерены со­вершить добрый поступок. Вокруг собралась толпа, лю­ди начали кричать на нас, но мы сказали: «Не волнуй­тесь. Мы переводим ее на другую сторону улицы». Но она почему-то не хотела на другую сторону!

Людей призывают помогать другим, но внутри они пусты. Их призывают любить других — и ближних, и врагов, — но никогда не призывают любить себя. Все ре­лигии, прямо или косвенно, велят человеку ненавидеть себя. Человек, который не любит себя, не может любить других; он может лишь притворяться.

Самое главное — это любить себя настолько тоталь­но, чтобы любовь начала переполнять вас и распрост­раняться на других. Я не против того, чтобы делиться, но я категорически против альтруизма. Я за то, чтобы делиться, но прежде нужно иметь, чем делиться. Тогда вы не будете делиться из чувства долга — наоборот, вы будет чувствовать себя обязанными человеку, которо­му помогаете. Вы должны быть благодарны за то, что он не отверг вашу помощь; он проявил щедрость.

Я настойчиво призываю к тому, чтобы вы были на­столько счастливы, блаженны, спокойны и довольны, что из этого состояния полноты начали бы делиться. Когда вы пере­полнены, вы как туча, которой необходимо разразиться ливнем.

Если при этом вы утолите жажду других, жажду земли — хорошо, но второстепенно. Если каждый человек полон радости, света, безмолвия, он будет делиться со всеми, даже если его об этом не попросят, потому что да­вать — это такое наслаждение, Давать — гораздо прият­нее, чем получать.

Но для этого необходимо изменить всю систему Лю­дей не следует призывать к альтруизму. Они сами несча­стны — что они могут сделать для других? Они слепы — что они могут сделать для других? Они упустили свою собственную жизнь — что они могут сделать для дру­гих? Они могут давать только то, что имеют. Поэтому люди делятся с окружающими своим несчастьем, стра­данием, болью, тревогой. Это и есть альтруизм! Нет, я бы хотел, чтобы все были полными эгоистами.

Все деревья — эгоисты: они снабжают водой свои корни, наполняют соком свои ветви, листья, цветы и плоды. Но когда они цветут, они распространяют свой аромат на всех — на знакомых и незнакомых, на близких и чужих. Когда они гнутся под тяжестью плодов, они делятся ими со всеми. Но если вы научите деревья альт­руизму, они умрут точно так же, как умерло все челове­чество, — нас окружают ходячие трупы. Куда они идут? К могиле, чтобы наконец-то обрести покой.

Жизнь должна быть танцем. Жизнь любого челове­ка может превратиться в танец. Она должна быть музы­кой — тогда вы сможете делиться, вам придется де­литься. Это не обязательно говорить, потому что — это один из основных законов существования: чем больше вы делитесь своим блаженством, тем больше оно стано­вится.

Но я учу вас эгоистичности

Не будьте адвокатами, просто любите

В Евангелии от Матфея, в главе 22 сказано:

И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: «Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе?»

Иисус сказал ему: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим». Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вто­рая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как само­го себя».

На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.

Два слова — «закон» и «любовь» — обладают чрез­вычайной важностью. Они представляют собой два типа ума, две полярные противоположности. Ум закона не может быть любящим, и любящий ум не может быть умом закона. Позиция закона не религиозна, она поли­тична и социальна. Позиция любви аполитична и не со­циальна: это индивидуальная, личная и религиозная по­зиция.

Моисей, Ману, Маркс, Мао — это умы закона, они дали миру закон. Иисус, Кришна, Будда, Лао-цзы — это люди любви. Они дали миру не заповедь, а нечто дру­гое — совершенно иное мировоззрение.

Я слышал одну историю о Фридрихе Великом, короле Пруссии, — он был законником. Однажды к нему при­шла женщина и стала жаловаться на мужа: — Ваше ве­личество, мой муж очень плохо со мной обращается. — Это не мое дело, — ответил Фридрих Великий.

Но женщина не унималась: — Ваше величество, он еще очень плохо отзывается о вас. — А это не ваше дело.

Это — ум законника.

Ум законника всегда думает о законе и никогда — о любви. Он всегда думает о справедливости и никогда — о сострадании; а справедливость без сострадания не мо­жет быть справедливой. Справедливость, лишенная со­страдания, обречена быть несправедливой; но сострада­ние, кажущееся несправедливым, не может быть несправедливым. В самой природе сострадания заложе­на справедливость, она следует за ним, словно тень. Но сострадание не следует словно тень за справедливостью, поскольку сострадание реально, любовь реальна. Ваша тень следует за вами, а не вы за тенью. Тень не может ве­сти, она может лишь следовать. И это — один из вели­чайших спорных вопросов в человеческой истории: Бог — это любовь или закон? Бог — это справедливость или сострадание?

Ум законника утверждает, что Бог — это закон и справедливость. Но он не знает, что такое Бог; Бог — это еще одно имя любви. Ум законника не может достичь этого уровня понимания. Он постоянно перекладывает ответственность на кого-то еще — на общество, на эко­номическую систему или на историю. С точки зрения законника, ответственность всегда несет кто-то другой. Любовь берет всю ответственность на себя: я отвечаю, а не ты.

Как только вы поймете, что ответственность лежит на вас, вы начнете расцветать. Закон — это отговорка. Это хитрость ума, необходимая для защиты и обороны. Лю­бовь хрупка, закон — защитный механизм. Когда вы ко­го-то любите, вы не говорите о законе. Когда вы любите, закон исчезает — ибо Любовь есть наивысший закон. Ей не нужен другой закон, она самодостаточна. Когда вас защищает Любовь, вам не нужна другая защита. Не становитесь законниками, иначе вы упустите все самое прекрасное, что есть в мире. Не будьте адвокатами, про­сто любите; иначе вы будете продолжать защищать себя и, в конце концов, обнаружите, что защищать нечего,— вы защищали всего-навсего пустое эго. Всегда можно найти различные способы и средства защиты пустого эго.

Я слышал одну историю об Оскаре Уайльде. Поста­новка на сцене его первой пьесы потерпела полный про­вал. Когда он вышел из вестибюля театра, друзья спроси­ли его: «Ну, как все прошло?» «Пьеса была великолепна, но публика оказалась никчемной», — ответил он.

Это — ум законника, всегда пытающийся защитить пустое эго, — абсолютно пустой мыльный пузырь. Но за­кон продолжает его защищать. Помните, что, как только вы станете законниками, как только вы начнете смот­реть на жизнь сквозь призму закона — неважно, будь то закон правительства или закон церкви, — как только вы начнете смотреть на жизнь сквозь призму закона, мо­рального кодекса, священных писаний, заповедей, она начнет ускользать от вас.

Нужно быть уязвимым, чтобы понять жизнь; нужно быть совершено открытым и незащищенным. Нужно быть готовым умереть ради познания жизни — только тогда можно ее постичь. Если вы боитесь смерти, вы ни­когда не познаете жизнь, потому что страху чуждо пони­мание. Если вы не боитесь смерти, если ради знания вы готовы умереть, вы познаете жизнь, вечную жизнь и бессмертие. Закон — это скрытый страх, любовь — от­крытое бесстрашие.

Вы замечали, что, когда вы любите, страх исчезает? Если есть любовь, нет страха. Если вы любите кого-то, страх исчезает. Чем больше вы любите, тем меньше остается страха. Если вы любите тотально, страха нет со­всем. Страх возникает только тогда, когда вы не любите. Страх — это отсутствие любви; закон — это отсутствие любви, потому что закон — это всего-навсего защита ва­шего трепещущего от страха сердца — вы боитесь и хо­тите обезопасить себя.

Если общество основано па законе, оно будет посто­янно пребывать в страхе. Если общество основано на любви, страх исчезает и потребность в законе отпада­ет — нет нужды в судах, нет нужды в аде и рас. Ад — это идея законников; всякое наказание исходит из их ума. Закон гласит, что, если вы совершите нечто дурное, вас накажут; если вы совершите нечто благое, вас наградят. На этом же основаны и так называемые религии — они говорят, что если вы совершите грех, то отправитесь в ад. Только представьте себе этот ад! Люди, в чьих голо­вах родилась идея ада, были, должно быть, страшными садистами. В их описании ада присутствует все, что мо­жет заставить вас страдать. Но они также придумали и рай — рай для себя и для своих последователей. Ад же — для тех, кто не следует за ними и не верит в них. Это позиция за­конников, точно такса же наказание преступ­ников. Но наказание не работает.

Преступность нельзя остановить, ее не оста­новили наказания. Она продолжает расти, потому что на самом деле ум законника и ум преступника — это две стороны одной медали; они ничем не отличаются друг от друга. Все законники по сути своей преступники, и все преступники могут стать хорошими законниками — у них одинаковый потенциал. Они — не два отдельных мира, а две части одного мира. Преступность постоянно возрастает, а законы становятся все сложнее и запутан­нее.

Человека не изменило наказание; на самом деле оно его еще больше развратило. Его не изменили суды: они его еще больше испортили. Не помогли также и понятия рая, награды и почета. Поскольку ад зиждется на страхе, а рай — на жадности. Страх и жадность — вот в чем про­блема. Как с их помощью можно изменить людей? Они — болезни, а законники твердят, что они — лекарства.

Необходимо совершенно другое отношение — отно­шение любви. Христос несет в этот мир любовь. Он раз­рушает закон, лежащий в его основе. В этом состояло его преступление, именно поэтому его распяли — он разрушал основу преступного общества; он разрушал фундамент всего преступного мира, мира, в котором гос­подствовало насилие, агрессия, войны. Он заложил со­вершенно новый фундамент. Необходимо как можно глубже понять эти строки.

И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря...

«Искушая Его»... Он хотел втянуть Иисуса в судеб­ную полемику. В жизни Иисуса было много моментов, когда его искушали сойти с вершин любви и спуститься в темные бездны закона. И люди, подвергающие его ис­кушению, были очень хитры. Они задавали такие вопро­сы, что, если бы Иисус не был просветленным, он пал бы их жертвой. Они предлагали ему то, что в логике называ­ют дилеммами, в которых любой ответ — ловушка. Ска­жешь одно, и ты попался; скажешь противоположное и тоже угодишь в ловушку.

Вы, наверно, слышали эту знаменитую притчу. Иисус сидел на берегу реки, и толпа привела к нему одну жен­щину. Ему сказали, что эта женщина совершила грех: «Что ты на это скажешь?» Они искушали его, так как в священных писаниях сказано, что если женщина совер­шила грех, то ее следует забросать до смерти камнями. Они поставили Иисуса перед дилеммой. Если бы он ска­зал: «Следуйте писанию», — они бы спросили: «Куда же делась твоя идея любви и сострадания? Неужели ты не можешь простить ее? Значит, идея любви — всего лишь пустой разговор?» Так он бы попался. Если бы он сказал: «Простите ее», — они бы ответили: «Значит, ты против писания, а говорил людям: „Я пришел выполнить писа­ние, а не разрушить его"». Это дилемма: есть только два возможных и одинаково тупиковых решения.

Но ум законника не знает, что у человека любви есть третье решение, которое не дано знать законнику, ибо он мыслит только двумя противоположностями. У за­конника есть только два ответа — «да» и «нет». Ему не­ведом третий, который де Боно назвал «no», — да, нет и по. Это ни «да» ни «нет»; это нечто совершенно иное. Иисус — первый человек в мире, который сказал «no» Он не использовал этого слова, его изобрел де Боно, — но он выразил его суть. Он сказал толпе: «Пускай вперед выйдут те из вас, кто никогда не грешил ни в делах, ни в мыслях своих. Пускай они возьмут в руки камни и убьют эту женщину». Но в толпе не оказалось ни одного чело­века, который бы не согрешил или не подумал о совер­шении греха.

Возможно, среди них были люди, которые никогда не совершили греха, но постоянно думали об этом. На са­мом деле они не могут не думать о грехе. Согрешившие делом думают о грехе гораздо меньше. Те, кто не совер­шил грех, постоянно думают и фантазируют о нем. А для сокровенной сути вашего существа все равно — думае­те вы или делаете.

Постепенно толпа начала расходиться. Люди, стояв­шие в передних рядах, переместились в задние — обще­признанные законоведы и выдающиеся жители города стали потихоньку уходить. Иисус выбрал третий ответ. Он не сказал ни «да» ни «нет». Он сказал: «Убейте эту женщину, но пускай это сделают только те, кто никогда не совершал греха и не думал о нем». Толпа исчезла. Иисус остался наедине с женщиной; она припала к его стопам и сказала: «Я действительно совершила грех, я плохая женщина. Ты можешь наказать меня».

«Кто я такой, чтобы судить? Это между тобой и Богом. Это нечто между тобой и существованием. Кто я такой, чтобы вмешиваться? Если ты осознала, что совершила нечто дурное, больше этого не делай», — ответил Иисус

Такие ситуации постоянно повторялись. Люди пыта­лись вовлечь Иисуса в спор, в котором мог победить ум законника. Нельзя спорить с законником — если вы на­чнете спорить, вы потерпите поражение, потому что в спорах законникам нет равных. Какую бы позицию вы ни заняли, вы проиграете.

Иисус не мог проиграть, потому что он никогда не спорил. Это — один из признаков, указывающих на то, что он достиг любви. Он оставался на пике любви и ни­когда не спускался.

И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря. «Учитель! Какая наибольшая заповедь в законе?»

Это очень сложный вопрос. Какая наибольшая запо­ведь в законе, какая из заповедей самая главная и основ­ная? На этот вопрос очень трудно ответить, потому что каждый закон зависит от других законов — они взаимо­связаны. Нельзя определить основной закон, поскольку основного закона не существует. Все законы зависят друг от друга, они взаимозависимы.

В Индии до сих пор продолжается полемика: что глав­нее — ненасилие или истина? Если вы окажетесь в ситу­ации, в которой необходимо сделать выбор между исти­ной и ненасилием — если вы скажете: «Истина», — тогда произойдет насилие, если вы не скажете «Истина», — то насилия можно будет избежать — что вы будете делать? Скажете ли вы: «Истина», чтобы тем самым поспособст­вовать свершению насилия?

Например, вы стоите на перекрестке и к вам подхо­дит группа полицейских. Они вас спрашивают: «Вы ви­дели, как здесь проходил один человек? Его нужно пой­мать и убить, он сбежал из тюрьмы. Он приговорен к смерти». Вы видели этого человека. Вы можете сказать правду, ответив «да», но тогда вы будете в ответе за его смерть. Вы можете сказать, что не видели его, или вы да­же можете направить полицию по ложному следу; тогда он будет спасен. Вы проявите ненасилие, но согрешите против истины. Что вы будете делать? На первый взгляд кажется, что выбор невозможен, почти невозможен. Ка­кой закон является основным?

Иисус сказал ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим».

Это «no»: он не отвечает ни «да» ни «нет» на этот во­прос. Он не опускается до мира законников — он остает­ся на вершине любви. Он говорит: «Сия есть первая и наибольшая заповедь: „Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим"». Вопрос был о законе, а ответ на него — о любви. На самом деле он не ответил на вопрос; или же можно сказать, что он ответил на вопрос, поскольку его ответ — это единственно возможный ответ на этот вопрос.

Это нужно понять. На вопрос низшего уровня можно дать ответ только с высшего уровня: на низшем уровне ответ невозможен. Например, на вашем уровне возни­кает вопрос. Если вы попросите человека, который нахо­дится на этом же уровне, дать свой ответ, он не сможет. Его ответы могут показаться уместными, но они таковы­ми не являются, потому что он находится в той же ситу­ации, что и вы.

Это как если бы один сумасшедший помогал другому сумасшедшему, слепой вел слепца, сбитый с толку чело­век помогал другому сбитому с толку добиться ясности. В результате возникло бы еще больше путаницы. Имен­но это и происходит в мире: все дают советы друг другу. Нет ничего дешевле, чем совет. На самом деле его можно получить совершенно бесплатно, стоит только попро­сить — каждый готов дать совет. Ни вы, ни дающие совет не отдают себе отчет, что вы находитесь на одном уровне и совет просто бесполезен или даже вреден. Только тот кто находится на более высоком по сравнению с вами уровне, может помочь — тот, кто обладает более ясным восприятием, более глубоким пониманием и более про­явленной сущностью. Только такой человек сможет от­ветить на ваш вопрос.

Есть три типа диалога: первый — это когда разгова­ривают двое невежд. Они много болтают, но все без тол­ку. Это фиктивный диалог. Они разговаривают, но дума­ют не то, что говорят, и не осознают то, что говорят,— это просто способ времяпрепровождения; приятно чув­ствовать, что ты чем-то занят. Они разговаривают как два работа, как два компьютера. Второй тип диалога: раз­говаривают два просветленных человека. Они даже не говорят вслух — в этом нет нужды. Их общение безмол­вно, они понимают друг друга без слов. В разговоре двух невежд много слов и нет понимания. При встрече двух просветленных нет слов — одно понимание.

Диалоги первого типа происходят повсюду миллион раз в день. Диалоги второго типа случаются редко, раз в тысячу лет, — очень редко удается встретиться двум про­светленным.

Есть еще третий тип: просветленный разговаривает с непросветленным. Тогда взаимодействуют два плана: земной и небесный; один едет на телеге, другой летит на самолете. Человек на земле спрашивает одно, а человек в небе отвечает ему что-то другое. Но только так можно помочь человеку на земле. Законник спросил о законе. Он спросил: «Учитель! Какая наибольшая заповедь в за­коне?»

Он не спрашивает о любви. Иисус пытается возвы­сить его до любви — он полностью меняет контекст. Как только инициатива попадает в руки Иисуса, он переме­щает вас в неведомое вам измерение, в неизвестное и непознаваемое.

Иисус сказал ему: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим».

«Всем сердцем твоим» означает всеми чувствами. Именно в этом состоит молитвенность. Когда все ваши чувства собраны вместе, соединены воедино, тогда тво­рится молитва. Молитва возносится всем сердцем, тре­пещущим от желания неизвестного, глубинного стрем­ления к постижению неизвестного; каждый удар сердца посвящен молитве.

«Всем разумением твоим» означает медитацию, ког­да все ваши мысли слились воедино. Когда все ваши мысли сливаются воедино, мышление исчезает; когда все ваши чувства сливаются воедино, чувствование ис­чезает. Когда чувств много, вы сентиментальны. Когда чувство одно, исчезает вся сентиментальность — вы ис­полнены сердечности, но без сентиментальности. Мо­литвенность— это не сентиментальность. Молитвен­ность — это такая гармония чувств, такое тотальное единство чувств, при котором сразу же меняется их ка­чество. Это похоже па процесс нагревания воды: она становится все теплее и теплее, затем все более и более горячей — но до 99° С она остается водой. Когда темпе­ратура достигает 100° С, вдруг происходит трансформа­ция. Вода перестает быть водой, она превращается в пар — немедленно меняется качество. Вода имеет свой­ство течь вниз, но, когда она испаряется, пар поднимает­ся вверх. Меняется измерение.

Когда вы живете среди множества различных чувств, вы в смятении, словно в сумасшедшем доме. Когда все чувства составляют одно

целое, наступает момент трансформации. Когда они становятся одним целым, вы достигаете температуры 100° С, мо­мента испарения. Старая природа чувств немед­ленно исчезает, исчезает старое свойство течь вниз. Вы превращаетесь в пар и воспаряете в небо. Вот что такое молитвенность.

То же самое происходит, когда все ваши мысли стано­вятся одним целым, — мышление останавливается Мышление возможно, только когда мыслей много; когда все мысли сливаются воедино, это единство мыслей рав­носильно отсутствию мыслей. Иметь одну мысль — зна­чит не иметь мыслей, поскольку одна мысль не может су­ществовать сама по себе. Она может существовать только вместе со многими, только в толпе. Когда толпа исчезает, исчезает и одна мысль, и наступает состояние отсутствия мыслей.

Итак, в этом коротком предложении Иисус в сжатом виде выразил всю религию:

Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим — это молитва.

Всем разумением твоим — это медитация.

И всею душою твоею... Душа превосходит мышление и чувствование. Душа находится за пределами молитвы и медитации. Душа — это ваша сущность, трансценден­тное сознание.

Представьте себя в виде треугольника — в основе ле­жат мышление и чувствование. Но мысли и чувства — это единственное, что вы имели до сих пор, вам было неведомо третье. Третье можно познать только тогда, когда чувство­вание превращается в молитвенность, мышление — в ме­дитацию, и они начинают подниматься вверх. Затем в определенный момент молитва и медитация встречают­ся — то, где это происходит, есть душа. Однажды ваше сер­дце и ум встречаются — это происходит в вашей сущно­сти, в запредельности. Это то, что Иисус называет душой.

«Сия есть первая и наибольшая заповедь».

Теперь он пользуется языком законников. Он сказал все, что хотел сказать, и возвращается к языку законни­ков. Первое предложение принадлежит уровню Иисуса; второе — уровню законников. Иисус попытался соеди­нить оба уровня мостом.

Сия есть первая и наибольшая заповедь. Любовь — это первая и наибольшая заповедь. На самом деле лю­бовь — вовсе не заповедь, поскольку невозможно при­казать, велеть или заставить любить. Невозможно управлять любовью. Любовь больше вас, выше вас — как можно ею управлять? Что будет, если кто-нибудь вам прикажет любить — как в армии «Налево! Напра­во!» — придет и скажет: «Люби!»? Когда вы слышите команду «Налево!», вы можете повернуть налево; «На­право!» — и вы поворачиваете направо; но что делать, когда дана команда «Люби!»? Непонятно, что делать, ку­да поворачивать, куда идти. Вам неизвестен этот путь — невозможно приказать идти по нему.

Конечно, можно притворяться, можно изображать любовь. Именно это происходит в нашем мире. Самым большим проклятием земли стало то, что любовь начали навязывать. С самого раннего детства нас учат любить, как будто этому можно научить: «Люби мать, люби отца, люби своих братьев и сестер». Люби то, люби сё — и ре­бенок начинает пытаться это делать, откуда ему знать, что любовь не может быть умышленным действием? Любовь случается. Невозможно вызвать ее силой.

Вы не могли любить, потому что слишком сильно ста­рались. Все ищут любовь — можно назвать ее Богом или еще как-то, но глубоко внутри все поиски направлены на любовь. Однако вы потеряли способность ее найти, но не потому, что не старались, а потому, что старались слишком сильно.

Любовь случается — невозможно приказать любить. Но поскольку вам приказывали любить, ваша любовь с самого начала стала фальшивой, отравленной в самом своем истоке. Никогда не говорите ребенку — не берите этот грех на душу — никогда не говорите: «Люби свою мать!» Любите своего ребенка, и пусть любовь осущест­вляется. Не говорите: «Люби меня, потому что я твоя мать (или я твой отец). Люби меня». Не приказывайте любить, иначе ваш ребе­нок никогда не сможет полюбить. Просто люби­те его, и однажды в этой любовной атмосфере за­звучат струны и его ду­ши Гармония живет в самой сердцевине ваше­го существа. Однажды вы услышите некую ме­лодию, гармонию, и вы поймете, что это пробудилась ва­ша сущность. Но никогда не пытайтесь намеренно вы­звать эту мелодию — просто расслабьтесь и позвольте ей произойти.

Вторая же подобная ей: «Возлюби ближнего твоего как самого себя».

Первая заповедь — люби Бога. Бог означает тоталь­ное, Дао, Брахма, Бог — это не очень подходящее слово. Дао намного лучше — тотальное, целое, сущее — суще­ствование любви. Это первая, фундаментальная запо­ведь.

Вторая же подобная ей: «Возлюби ближнего твоего как самого себя».

...потому что трудно найти Бога, и трудно любить его если вы Его еще не нашли. Как можно любить Бога, ко­торого вы не постигли? Как можно любить неизвестное? Необходим некий мост, нечто известное — как без этого любить Бога? Звучит абсурдно; это и является абсурдом. Отсюда вторая заповедь.

Вторая же подобная ей: «Возлюби ближнего твоего как самого себя».

Я как-то прочел одну историю, и она мне очень понра­вилась. Один образованный человек обратился к равви­ну Абраму:

— Говорят, вы даете людям очень эффективные маги­ческие снадобья. Дайте и мне какое-нибудь, чтобы я по­знал страх Божий.

— Я не знаю снадобья, которое бы вызывало страх Божий, — ответил раввин. — Но, если хотите, могу вам предложить средство для божественной любви.

— Это еще лучше! — вскричал ученый.

— Дайте мне его немедленно!

— Это любовь к ближнему твоему, — ответил раввин.

Если вы действительно хотите полюбить Бога, надо начать с людей — они вам ближе всех. И постепенно круги вашей любви начнут расширяться. Любовь — словно камушек, брошенный в тихое озеро: от него на­чинают расходиться круги, и постепенно они достигают самых далеких берегов. Но прежде камушек касается озера, и круги возникают рядом с камушком, а затем они простираются все дальше и дальше. Вначале вы должны полюбить себе подобных — потому что вы знаете их, между вами существует хоть какая-то связь, с ними вы можете чувствовать себя как дома. Затем любовь может начать расширяться. Вы сможете полюбить животных, деревья, горы. И только тогда — и не раньше — вы смо­жете полюбить сущее как таковое.

Итак, если вы смогли полюбить людей, вы сделали первый шаг. Но на нашей несчастной земле все происхо­дит наоборот: люди любят Бога и убивают себе подоб­ных. Более того, они говорят, что вынуждены убивать из своей глубочайшей любви к Богу. Христиане убивают мусульман, мусульмане — христиан, индусы — мусуль­ман, мусульмане — индусов из-за того, что все они лю­бят Бога — во имя Бога они убивают людей. Их боги фальшивы. Потому что, если ваш Бог истинный, если вы действительно познали, что есть божественное, если вы его хотя бы немного осознали, если вам удалось уловить хотя бы проблеск божественного, вы будете любить лю­дей. Вы будете любить животных, деревья, камни — вы будете любить! Любовь станет вашим естественным со­стоянием. Если же вы не способны любить людей, не об­манывайтесь — вам не поможет ни один храм.

Вы можете сказать «нет» Богу, но никогда не говори­те «нет» людям, потому что, если вы сделаете это, путь отрезан, и вы никогда не сможете достичь божественно­го. Скажите «нет» церкви, храму; в этом нет ничего страшного. Но никогда не говорите «нет» любви, потому что она есть истинный храм. Все прочие храмы — про­сто фальшивые монеты, подделки. Есть только один ис­тинный храм, и это любовь. Никогда не говорите «нет» любви, тогда вы найдете Бога, он не сможет от вас долго скрываться.

Вторая заповедь, по словам Иисуса: «Возлюби ближ­него своего, как самого себя...» Ибо человечество — это вы, во многих лицах и многих формах. Разве вы не види­те, что ваш ближний — это вы, это ваша собственная сущность, но в ином обличье.

В названии многих рек на нашей земле использованы цвета. В Китае есть Желтая река, где-то в Южной Африке течет Красная река. Я слышал, что в США есть Белая река и Зеленая река. Река сама по себе не имеет цвета, ее воды бесцветны, но она принимает цвет местности, по которой протекает, цвет растительности на берегах. Если она про­текает через пустыню, у нее один цвет; если через лес — другой: в ней отражается лес — деревья, кусты, травы. Ес­ли она течет по местности с желтой землей, она становит­ся желтой. Однако сама река бесцветна. И все реки — бе­лые, зеленые или желтые — обязательно достигают своей цели, своего пункта назначения, они впадают в океан и растворяются в нем.

Вы отличаетесь благодаря своей местности. У вас раз­ные цвета из-за разных мест обитания. Но ваша сокро­венная сущность бесцветна — она одинакова. Кто-то имеет черную кожу; кто-то — белую; кто-то — нечто среднее, как индейцы; кто-то — желтую, как китайцы. В мире так много цветов. Но не забывайте, что это цвета тел, в которых вы сейчас находитесь. Цвет тела — это не ваш цвет; вы бесцветны. Вы — не тело, а также и не ум, и не сердце. Ваши умы различаются в силу разного вос­питания: тела — из-за разной местности и наследствен­ности; но вы сами одинаковы.

Иисус говорит: «Возлюби ближнего твоего, как само­го себя» Любите ближнего так же, как вы любите себя. В этом сокрыта фундаментальная истина, о которой на­прочь забыли христиане. Иисус говорит «Любите себя» Пока вы не полюбите себя, вы не сможете любить ближ­него своего. Все, чему вас научило так называемое хри­стианство, это ненависть к себе и осуждение. Любите себя, ибо вы ближе всего к Богу. Именно здесь должен возникнуть первый круг на воде. Любите себя! Любовь к себе — это основа всех основ. Если вы хотите проникнуться религиозностью, любовь к себе — первый шаг. А все так называемые религии постоянно учат ненави­деть себя: «Осуждайте себя — вы грешные, заслужива­ющие порицания, никчемные людишки».

Вы — не грешники. Они сделали из вас грешников. Вы не виноваты, это они навязали вам ложное понима­ние жизни. Примите себя и полюбите. Только тогда вы сможете любить ближнего своего, иначе это невозмож­но. Если вы не любите себя, как вы можете по­любить другого челове­ка? Я учу вас любви к се­бе. Сделайте хотя бы это; если вы больше ни на что не способны — по­любите себя. И вы уви­дите, как постепенно из этой любви к себе начнет стру­иться любовь к другим; она будет все расти и расти, в конце концов, достигнет и ваших ближних.

Проблема в том, что сейчас вы ненавидите себя и хо­тите любить других, — это невозможно. Другие тоже не­навидят себя и хотят любить вас. Урок любви вначале нужно усвоить в себе.

Обратитесь к Фрейду и другим психоаналитикам — они открыли одну очень важную вещь. Вначале ребенок аутоэротичен, мастурбативен: ребенок любит самого се­бя. Затем ребенок становится гомосексуальным — маль­чики любят мальчиков и хотят играть друг с другом, де­вочки хотят играть с девочками; они не хотят смеши­ваться. После этого возникает гетеросексуальность — мальчики хотят общаться с девочками и любить девочек; девочки хотят встречаться с мальчиками и любить маль­чиков. Вначале автоэротизм, затем гомоэротизм и, нако­нец, гетероэротизм — вот что происходит в сексе. То же самое — и в любви.

Вначале вы любите себя. Затем ближнего своего, дру­гих людей. И, наконец, вы выходите за пределы и начи­наете любить сущее. Основа — в вас. Поэтому не осуж­дайте и не отвергайте себя. Примите себя. В вас живет божественное. Сущее так сильно вас любит, что решило поселиться в вас. Сущее сделало из вас храм — в вас жи­вет Бог. Если вы отвергаете себя, вы отвергаете то, что ближе всего к Богу. Если вы отвергаете то, что ближе всего, вы никогда не сможете полюбить то, что дальше всего от Бога.

Когда Иисус говорит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», он имеет в виду две вещи: во-первых, по­любите себя, тогда вы сможете любить ближнего своего.

На самом деле есть только одна заповедь: любовь. Лю­бовь есть один-единственный закон. Если вы постигли любовь — вы постигли все. Если вы не постигли любовь, вы можете знать все что угодно, но все ваше знание — чепуха. Выбросите его на помойку и забудьте о нем. На­чните с самого начала. Снова станьте ребенком и полю­бите себя.

Насколько я вижу, на вашем озере нет кругов. В него еще не упал первый камушек любви.

Я слышал одну датскую притчу. Запомните ее, пусть она останется в вашей памяти навсегда. Это история о паучке, который жил на балке под самой крышей старо­го амбара. Однажды он спустился на тоненькой ниточке на нижнюю перекладину и обнаружил, что там больше мух и их легче ловить. Он решил остаться жить на этой перекладине и сплел себе уютную паутинку. И вот, в один прекрасный день он вдруг заметил ниточку, уходя­щую вверх в темноту, по ней он когда-то спустился вниз «Она мне больше не нужна,— подумал паучок. — Она только мешает». Он оборвал ее и тем самым разрушил всю свою паутинку, которая, как оказалось, держалась на этой тоненькой ниточке.

Эта история и о человеке. Есть нить, которая соединя­ет вас с наивысшим, — можете назвать его Богом, Дао, Сущим, Существованием. Вы, наверное, совсем забыли, что спустились оттуда. Вы пришли из единства и должны к нему вернуться. Все возвращается к своим истокам — так должно быть. Тогда круг замыкается и достигается совершенство. А вы можете, подобно паучку, думать, что нить, соединяющая вас с наивысшим, вам только ме­шает. Из-за нее вы не можете делать многие вещи, она все время становится препятствием. Вы не можете про­являть насилие так, как вам бы этого хотелось; вы не мо­жете быть такими агрессивными, как вам бы хотелось, — нить снова и снова встает у вас на пути. Иногда у вас мо­жет возникать такое же желание, как у паучка, — обор­вать, отрезать ее, чтобы избавиться от препятствия.

Вот почему Ницше говорит: «Бог умер». Он оборвал эту нить. И тут же сошел с ума. Как только он сказал: «Бог умер», он обезумел, потому что отрезал себя от основного источника жизни. Если вы отсекаете связь с источником, вас начинает мучить голод по чему-то жизненно важному, существенному. Тогда вам чего-то не хватает, вы совер­шенно забываете, что это было основой вашей жизни. Па­учок оборвал ниточку и тем самым разрушил свою паути­ну, потому что она держалась на этой ниточке.

Где бы вы ни были, в какой бы тьме ни оказались, лу­чик света все еще соединяет вас с сущим. Благодаря это­му вы живете. Найдите эту нить — она приведет вас об­ратно домой.

5 июня 1910 года умирал О'Генри. Темнело. Вокруг не­го собрались друзья. Внезапно он открыл глаза и сказал: «Зажгите свет. Я не хочу возвращаться домой в темноте». Свет был зажжен, он закрыл глаза, улыбнулся и исчез.

Нить, связывающая вас с сущим, единственный луч света, который дает вам жизнь, — это путь домой. Как далеко бы вы ни ушли, вы все равно остаетесь связанны­ми с сущим — иначе жизнь невозможна. Вы могли за­быть об этом, но сущее помнит о вас, и это единствен­ное, что имеет значение. Постарайтесь найти в себе то, что связывает вас с сущим. Ищите — и вы придете к за­поведи, о которой говорил Иисус. Если вы будете искать, вы узнаете, что именно любовь, а не знание, связывает вас с сущим. Не богатство, не власть и не слава, а любовь наполняет вас жизненной энергией. Каждый раз, когда вы чувствуете любовь, это огромное счастье, потому что жизнь все больше и больше открывается перед вами.

Иисус и Будда похожи на пчел. Пчела летит в долину и находит там прекрасные цветы. Она возвращается и исполняет перед своими друзьями танец радости, сооб­щая, что нашла прекрасную долину, полную цветов: «Ле­тите за мной». Иисус — словно пчела, которая нашла основной источник жизни — долину прекрасных цве­тов, цветов вечности. Он возвращается и танцует перед вами, говоря своим танцем: «Следуйте за мной!»

Если вы постараетесь это понять и начнете внутрен­ние поиски, вы обнаружите, что любовь — это самая важная, самая существенная часть вашего существа. Не лишайте себя любви. Помогайте ей расти, чтобы она смогла превратиться в большое дерево, чтобы под ее сенью нашли себе приют небесные птицы; чтобы в ва­шей любви могли отдохнуть усталые путники; чтобы вы могли поделиться ею; чтобы вы и сами смогли однажды стать пчелой. Радуясь, вы сможете поделиться с людьми своим открытием.

Преступление и наказание

Смертная казнь подтверждает нечеловеческое отно­шение людей друг к другу. Она указывает на то, что чело­век до сих пор живет в эпоху варваров Цивилизация остается лишь идеей, не нашедшей воплощение в жизни.

Нужно рассмотреть это явление с разных сторон, что­бы понять, почему во многих культурах и народах до сих пор продолжают применять такую идиотскую меру нака­зания, как смертная казнь. Даже в тех странах, где ее ког­да-то отменили, к ней снова вернулись. В других странах ей на смену пришло пожизненное заключение — что еще хуже. Лучше умереть за одну секунду, чем медленно умирать в течение пятидесяти-шестидесяти лет. Замена смертной казни пожизненным заключением не приведет к цивилизации, а ввергнет в еще большее варварство, бесчеловечную тьму и бессознательность.

Во-первых, необходимо понять, что смертная казнь — на самом деле не наказание. Если вы не можете дать в награду жизнь, вы не можете дать в наказание смерть. Все просто и логично. Если вы не способны да­вать людям жизнь, какое право вы имеете ее отнимать?

Я вспомнил одну историю из реальной жизни. Двое преступников нашли сокровище, которое было спрята­но в замке. Много раз разные люди пытались проник­нуть в замок и украсть его, но их ловили. Попытка же этих двух преступников каким-то образом увенчалась успехом. Сокровище было грандиозным, и один из похи­тителей решил не делить его с другим. Он мог бы убить своего напарника, но в этом случае его могли бы пой­мать Он не мог рисковать с таким сокровищем в руках.

Ему в голову пришла одна хитроумная идея. Он исчез и распространил слух, что его убили, подкинув улику, свидетельствовавшую, что убийцей был его приятель. Приятеля арестовали — у него обнаружили револьвер, в котором не хватало двух пуль, и па нем были отпечатки его пальцев. Кроме того, на «месте преступления» был найден носовой платок с его инициалами... Он не мог до­казать свою невиновность — все свидетельствовало против него, и его приговорили к смертной казни. Но сам он знал, что не убивал своего приятеля, и был уве­рен, что все это подстроено. Его друг был жив и подста­вил его, чтобы присвоить себе все сокровища.

Приговоренному удалось сбежать из тюрьмы. Спустя двенадцать лет, когда он услышал, что его бывший на­парник — который сменил имя и стал уважаемым поли­тиком — умер, он пришел в суд и сказал судье: «Я — тот человек, которого вы приговорили к смерти двенадцать лет тому назад, но я сбежал из тюрьмы. Я был совершен­но невиновен, но у меня не было доказательств».

На самом деле у невиновности никогда не бывает до­казательств. Есть доказательства преступления, неви­новность же недоказуема. «Человек, в убийстве которо­го вы меня обвинили, только что умер, поэтому я не мог убить его двенадцать лет тому назад. Единственное пре­ступление, которое я совершил, это побег из тюрьмы. Но разве можно назвать это преступлением? Когда вы при­говариваете невиновного к смерти, кто из нас преступ­ник — вы или я?»

В этой истории есть подтекст. Человек спросил судью: «Если бы я был приговорен к смерти, не смог сбежать и был казнен, что бы вы делали сейчас? Если бы стало из­вестно, что человек, считавшийся убитым, жив, смогли бы вы вернуть мне мою жизнь? Если вы не можете вер­нуть мне жизнь, то какое право вы имеете ее отнимать?»

Говорят, что после этих слов судья ушел в отставку принес этому человеку свои извинения и сказал: «Я, на­верно, совершил много преступлений в своей жизни».

Во всем мире реальность такова, что, если вы не мо­жете доказать свою невиновность, вы виновны. Это про­тиворечит всем гуманистическим идеалам, демократии, свободе, уважению личности. Закон гласит, что, пока ва­ша вина не доказана, вы невиновны — это то, что гово­рится на словах, — но в действительности все наоборот.

Человек говорит одно, а делает совсем противопо­ложное. Он говорит о цивилизованности, культуре, а сам нецивилизован и некультурен. Смертная казнь — достаточное тому подтверждение.

Это закон варварского общества: око за око, зуб за зуб. Если кто-то отрежет вам руку, тогда в варварском обществе согласно закону ему тоже следует отрезать ру­ку. Этот закон действует на протяжении многих веков, смертная казнь тому пример: «Око за око. Если считает­ся, что один человек убил другого, значит, его тоже сле­дует убить». Но это странно: если убийство — это пре­ступление, то как мы можем оправдать обще­ство, которое совершает это преступление снова и снова. Был убит один человек, теперь убитых двое. И нет абсолютной уверенности в том, что этот человек убил другого, поскольку доказать убийство не так просто.

Если убийство — это преступление, тогда не важно, кто его совершает — индивид или общество и его суды.

Убийство — это, конечно же, преступление. Смерт­ная казнь — это преступление, совершаемое обществом против беспомощного индивида. Это не наказание — это преступление.

Можно понять, почему оно совершается, — это месть. Общество мстит человеку за то, что он не подчинился его законам. Общество готово его убить — никого не волнует, что, если он совершил убийство, значит, он ду­шевнобольной. Вместо того чтобы сажать его в тюрьму или казнить, его следует отправить в лечебницу, где ему смогут оказать физическую, психологическую и духов­ную помощь.

Да, это правда: один человек убит. Но мы ничего не можем с этим поделать. Вы думаете, что, если убить того, кто совершил убийство, его жертва воскреснет? Если бы это было возможно, я был бы целиком и полностью за ликвидацию убийцы — он не достоин быть частью об­щества, — а его жертва должна вернуться к жизни. Но так не бывает. Человек умирает, и его невозможно ожи­вить. Единственное, что можно сделать, это убить его убийцу. Это — попытка смыть кровь кровью, грязь грязью.

Вы даже не представляете, что происходило в исто­рии человечества. Триста лет тому назад во многих куль­турах считалось, что умалишенные притворяются. В других культурах считалось, что они одержимы демо­нами. В третьих культурах их действительно принимали за сумасшедших, но полагали, что их можно вылечить наказанием. Вот так заботились о душевнобольных.

Их лечили избиением — странное лечение! — и кро­вопусканием. Теперь совершают переливание крови, а раньше делали наоборот: пускали человеку кровь, пола­гая, что у него слишком много энергии. Естественно, по­сле кровопускания человек ослабевал, у него появлялись признаки слабости из-за того, что он потерял много кро­ви, и считалось, что он вылечен от безумия.

В результате избиения, бывало, случалось, что умали­шенный приходил в себя. Если человек спит и вы начне­те его колотить, то он проснется. Сумасшедший нахо­дится в бессознательном состоянии, если его сильно бить, то иногда он может возвращаться в сознание. Это стало подтверждением того, что избиение — подходя­щий метод лечения. Но исцеление происходило крайне редко; в девяноста девяти процентах случаев бедных ду­шевнобольных напрасно мучили. Но исключение стало правилом.

Если считалось, что душевнобольные одержимы де­монами, злыми духами, тогда тоже применялось избие­ние, потому что думали, что избиению подвергается де­мон, а не человек. Удары якобы наносятся не по телу человека, а по демонам, овладевшим человеком, и спо­собствуют их изгнанию. Иногда человек приходил в се­бя — но крайне редко, меньше чем в одном проценте случаев.

Я был в одном заведении, известном лечением душев­нобольных. Там насчитывалось несколько сотен боль­ных. Это был храм на берегу реки, а священник этого храма был, наверное, мясником в течение как минимум сотни жизней. Он был похож на мясника и здорово всех колотил. Душевнобольные были закованы в цепи, их беспощадно избивали, морили голодом и давали силь­ные слабительные. И я видел, что иногда больной прихо­дил в себя. Сильные слабительные и голод в течение не­скольких дней очищали его организм. Побои приводили в сознание. Отсутствие еды, голод — голодный человек не может позволить себе быть сумасшедшим из-за страшных мучений тела. Чтобы сойти с ума, нужно, что­бы жизнь была более или менее благополучной.

Смотрите: чем благополучнее и богаче общество, тем больше людей сходят с ума. Чем беднее общество, чем больше оно страдает от нищеты и голода, тем меньше людей теряют рассудок. Безумие требует, прежде всего, наличия ума. Но голодному человеку нечем подпитывать свой ум. Он недоедает и не в состоянии сойти с ума. По­скольку уму, чтобы выжить, требуется больше энергии, чем обычно. Сумасшествие — болезнь богатых. Бедные не могут его себе позволить.

Итак, если заставить человека голодать и давать ему слабительное, его организм очистится и голод вынудит его думать только о теле. Он забудет про ум, основной заботой будет тело. Ему больше не будет никакого дела до ума и его игр.

Сумасшествие — игра ума.

Итак, иногда я видел, как люди в этом храме исцеля­лись, но из-за всего одного процента случаев успешно­го исцеления пошла молва об эффективности лечения, и туда стали приводить сотни душевнобольных. Храм процветал. Я бывал там много раз, но всего однажды видел излеченного больного; другие возвращались до­мой избитые и изголодавшиеся — еще более больные и ослабевшие. Многие не вынесли такого «лечения» и умерли.

Однако в Индии смерть в результате лечения, прово­димого священником в храме, — не преступление, более того, это счастье — умереть в священном месте. Вы пере­родитесь на более высоком уровне сознания. Так что это не преступление, и повсюду в мире священники лечили людей подобным образом на протяжении многих веков.

Сейчас мы знаем, что душевнобольных нельзя лечить таким образом. Их сажали в тюрьмы, в камеры-одиноч­ки. Это происходит до сих пор во всем мире, потому что мы не знаем, что с ними делать. Чтобы скрыть свое неве­жество, мы сажаем душевнобольных в тюрьмы и забы­ваем о них; по крайней мере мы можем продолжать иг­норировать факт их существования.

В моем родном городе дядя моих приятелей сошел с ума. Они были богатыми людьми. Я часто бывал у них, но только спустя несколько лет я узнал, что дядю закова­ли в цепи и держат в подвале.

Я спросил:

— Почему?

— Потому что он сумасшедший. Было только два ва­рианта: мы сковываем его цепями и держим в доме... Ра­зумеется, мы не могли держать его наверху — это при­чиняло бы беспокойство нашим гостям. И было бы ужасно, если бы дети и жена видели своего отца и мужа в таком состоянии. Второй вариант — отправить его в тюрьму, но в этом случае пострадала бы репутация на­шей семьи. Поэтому мы решили запереть его в подвале. Пищу ему приносит слуга, и больше его никто не видит никто к нему не ходит.

—Я хотел бы увидеть вашего дядю.

— Но я не могу пойти с тобой, — ответил приятель. — Он опасен, он сумасшедший! Хоть и в цепях, но он мо­жет что-нибудь сделать.

— Самое страшное, что он может сделать, — это убить меня. Стой у меня за спиной — если он набросит­ся на меня, ты сможешь убежать. Но я все равно хочу пойти к нему.

Я настоял на своем, и мой приятель взял ключ у слуги, который относил дяде пищу. За тридцать лет я был пер­вым человеком из внешнего мира, за исключением слу­ги, увидевшим его. Возможно, когда-то он и был сума­сшедшим — я не знаю, — но, когда я его увидел, он был здоров. Однако никто не желал его слушать, потому что все душевнобольные говорят, что они не больны. Поэто­му, когда он говорил слуге: «Пойди и скажи моей семье, что я не сумасшедший», — тот только смеялся. В конце концов, слуга все же передал эти слова семье, но никто не обратил на них никакого внимания.

Придя к дяде, я сел возле него и заговорил. Он оказал­ся таким же здравомыслящим, как и все остальные, — даже, наверное, немного более здравомыслящим, пото­му что он сказал мне:

—Тридцать лет заточения — потрясающий опыт. На самом деле я думаю, что мне повезло, что я изолирован от вашего безумного мира. Они думают, что я безумен, — пу­скай, в этом нет вреда, — но на самом деле я счастлив, что я здесь, а не в вашем безумном мире. А вы как думаете?

— Вы абсолютно правы, — ответил я. — Мир снаружи стал еще безумнее, чем тогда, тридцать лет тому назад, когда вы покинули его. За тридцать лет во всем произо­шел большой прогресс — в том числе и в безумии. Вам следует перестать говорить, что вы не сумасшедший, иначе вас могут выпустить! У вас прекрасная жизнь. Здесь достаточно места, чтобы ходить...

— Это единственное физическое упражнение, кото­рое я могу здесь выполнять. Я начал учить его випассане:

— Вы находитесь в идеальных условиях, чтобы до­стигнуть просветления: вас никто и ничто не тревожит, не беспокоит и не отвлекает. Это блаженство.

Последний раз, когда я видел его перед смертью, по его лицу и по глазам я заметил, что он стал другим чело­веком, — с ним произошла тотальная трансформация.

Чтобы выйти из состояния безумия, душевноболь­ным нужна медитация. Преступники нуждаются в пси­хологической помощи и духовной поддержке. Они дей­ствительно тяжело больны, вы наказываете больных людей. Но это не их вина. Если человек совершает убий­ство, это значит, что он долгое время носил в себе склон­ность к убийству. Убийство не происходит ни с того ни с сего.

Если совершается убийство, необходимо вниматель­но посмотреть на общество, возможно, это общество должно понести наказание. Почему в этом обществе происходят такие преступления? Что оно сделало с чело­веком, что ему пришлось стать убийцей? Почему он стал разрушителем? Ведь природа наделяет всех энергией, направ­ленной на созидание. Она становится разрушитель­ной только в том случае, когда блокируется, когда ей не позволяют течь ес­тественным образом. Ког­да энергия идет естественным путем, общество начина­ет чинить ей препятствия, причинять ущерб, направлять в другое русло. Вскоре человек приходит в замешатель­ство. Он ничего не может понять. Он не понимает, что он делает и зачем он это делает. Изначальные причины по­забыты, вся жизнь превратилась в головоломку.

Смертная казнь никому не нужна, ее никто не заслу­живает. Более того, не только смертная казнь, но и дру­гие меры наказания недопустимы, поскольку наказание не исправляет человека. С каждым днем количество преступников увеличивается, строится все больше и больше тюрем. Это странно. Так не должно быть. Долж­но быть все наоборот: благодаря многочисленным судам, мерам наказания и тюрьмам преступность должна со­кращаться, преступников должно становиться меньше. Со временем количество тюрем и судов должно умень­шаться. Но этого не происходит.

Потому что неверен сам ход вашего рассуждения. Не­возможно ничему научить при помощи наказания. Века­ми законоведы, юристы и политики твердили: «Если мы не будем наказывать людей, тогда как же мы их научим? Тогда все начнут совершать преступления. Мы должны постоянно наказывать преступников, чтобы все боя­лись». Они думают, что страх — единственный способ научить людей быть законопослушными, но страх ниче­му не может научить! Все, что может сделать наказание, это приучить к страху, в результате чего исчезает изна­чальный шок. Люди знают, что им грозит: «Все, что вы можете со мной сделать, это избить меня. Если один че­ловек может это вынести, то и я смогу. Кроме того, из сотни воров вам удается поймать только двух-трех. И что я за мужчина, если не готов пойти на такой риск — девяносто восемь процентов успеха против двух процен­тов неудачи?»

Никто не может ничему научиться при помощи нака­зания. Даже тот, кого вы наказываете, не усваивает то, чему вы хотите его обучить. Хотя кое-чему он все же на­учается — он научается быть толстокожим.

Как только человек попадает в тюрьму, она становит­ся его домом, потому что в ней он находит себе подоб­ных. Он находит подходящее для себя общество. Во внешнем мире он был чужим — в тюрьме он у себя дома. Здесь все говорят на одном языке, и есть специалисты. Он может быть дилетантом, новичком; возможно, это его первый срок.

Я слышал один анекдот о человеке, который попадает в тюрьму и в темной камере видит лежащего старика. Старик спрашивает его:

—Ты сюда на сколько? — На десять лет, — отвечает новоприбывший.

— Тогда устраивайся у двери, — говорит ему ста­рик. — Всего на десять лет! Ты, похоже, новичок. Я здесь на пятьдесят лет, так что твое место — у двери. Тебе — скоро выходить.

Находясь десять лет среди специалистов, вы, естест­венно, обучаетесь всем их приемам, стратегиям и мето­дам. Вы перенимаете их опыт. Тюрьмы — это универси­теты, где обучают правонарушению за счет государства. Там вы найдете профессоров правонарушения, деканов факультета правонарушения, ректоров и проректо­ров — специалистов во всех преступлениях, которые вы только можете себе представить. Новичок, конечно же начинает учиться.

Я побывал во многих тюрьмах, и атмосфера в них по существу везде одинаковая. Общее мнение во всех тюрьмах которые я посетил, такое: вы попадаете в тюрь му не из-за преступления, а из-за того, что вас поймали. Поэтому нужно научиться, как правильно совершать не­правильные поступки. Вопрос не в том. чтобы совершать правильные поступки, а в том, чтобы совершать их правильно. И в тюрьме этому обучаются все заключенные. Я даже разговаривал с ними, и они мне сказали «Мы стремимся поскорее выйти отсюда, потому что узнали так много нового что нам не терпится применить это на деле. Нам не хватало практических знаний — прежде чем мы попали сюда, мы были теоретиками. Чтобы стать практиком, нужно попасть в тюрьму».

Как только человек становится уголовником, он боль­ше нигде не будет себя чувствовать так хорошо, как в тюрьме рано или поздно он туда возвращается. Со вре­менем тюрьма становится его альтернативным обще­ством. Здесь он чувствует себя комфортнее, здесь он чув­ствует себя как дома; никто не смотрит на него свысока. Здесь все преступники. Здесь нет священников, мудре­цов и святош. Здесь все — жалкие людишки со своими слабостями и недостатками.

Во внешнем мире его отвергают и осуждают.

В моем городе жил один закоренелый преступник. Это был прекрасный человек; его звали Баркат Миан, девять месяцев в году он проводил в тюрьме, три — на воле. В течение этих трех месяцев он каждую неделю должен был появляться в полицейском участке и отчи­тываться, что все в порядке и он никуда не сбежал. Я дружил с этим человеком. Моя семья была страшно недовольна,

— Зачем ты водишься с этим Баркатом? — спрашива­ли меня. — С кем поведешься, от того и наберешься.

— Я понимаю. Это значит, что Баркат чего-нибудь на­берется от меня, и я не вижу ничего плохого в том, что­бы поделиться с человеком благопристойностью.

—Когда же ты начнешь трезво смотреть на жизнь?

— Я как раз и смотрю на жизнь трезво. Не Баркат сделает меня хуже, а я сделаю Барката лучше. Или вы ду­маете, что его зло сильнее моего добра? Вы не доверяете моей целостности; вы верите в целостность Барката, — ответил я. — Что бы вы ни думали, я доверяю себе. Бар­кат не сможет причинить мне вреда. Если и будет причи­нен хоть какой-то вред, то мной — Баркату.

Баркат был действительно прекрасным человеком, он говорил мне: «Тебя не должны видеть со мной. Если хо­чешь встретиться и поговорить, лучше это сделать за го­родом, где-нибудь у реки».

Сам он жил возле мусульманского кладбища, куда никто не приходил, пока не умирал, — приходил, но только один раз. Ему не разрешали жить в городе. В го­роде никто не хотел сдавать ему жилье. И неважно, сколько он был готов заплатить, никто не хотел с ним связываться. Никто не хотел его к себе пускать. «Как ты стал вором?» — спросил я однажды Барката. «Когда меня впервые посадили в тюрьму, я был совершенно невиновен, но у меня не было денег, чтобы нанять ад­воката, а людям, которые хотели меня посадить, мое заключение было на руку. Мои отец и мать умерли, когда мне было всего лет четырнадцать-пятнадцать. Остальные родственники хотели присвоить себе всю собственность нашей семьи — дом, землю, — но я им мешал. Они нашли простое решение проблемы. Они подложили мне кое-что в мешок, который лежал у ме­ня в доме. Украденную вещь нашли в моем мешке и по­садили меня в тюрьму. Когда я вышел на волю, моя земля и дом были проданы, родственники умудрились разделить и распродать все мое имущество. Я оказался на улице.

Таким образом, когда я впервые попал в тюрьму, я был невинен, но, когда вышел из нее, моя невинность была безвозвратно утрачена, потому что я прошел хорошую школу. В тюрьме я всем рассказал, что со мной произошло — мне было всего семнадцать, — и мне сказали: „Не волнуйся, девять месяцев пролетят быстро, но за этот срок мы отшлифуем тебя так, что ты сможешь им всем отомстить".

Сначала я решил отмстить всем своим родственни­кам — зуб за зуб. Они вынудили меня стать вором, и я хотел доказать, что стал настоящим вором. Я выследил их и украл все, что они имели. Постепенно я втягивался и это дело все больше и больше. Десять раз можно вый­ти сухим их воды, а на одиннадцатый попасться. И чем старше и опытнее становишься, тем реже попадаешься. Но теперь это не проблема; на самом деле тюрьма — очень спокойное место, там я отдыхаю от работы и про­чих забот. Провести несколько месяцев в тюрьме по­лезно для здоровья — четкий распорядок дня: подъем, работа, сон — все в одно и то же время. И сносное пи­тание.

В тюрьме я никогда не болею, только иногда притво­ряюсь, чтобы поваляться на больничной койке. На во­ле — болею, а в тюрьме — никогда. Воля — чужой для меня мир; здесь все смотрят на меня свысока. Только в тюрьме у меня есть ощущение свободы».

Странно! Когда он сказал это, я переспросил: «Ты хо­чешь сказать, что в тюрьме ты чувствуешь себя свобод­ным?» — «Да, только в тюрьме я чувствую себя свобод­ным».

Что же это за общество, в котором люди в тюрьме чувствуют себя свободными, а на свободе — заключен­ными?

И такая история — почти у каждого преступника. Все начинается с мелочей — он, возможно, был голоден или ему было холодно, было нечем укрыться, и он украл оде­яло, — с удовлетворения простых потребностей. Обще­ству не следовало бы порождать нищих и голодных. Ни­кто не просит его это делать. Однако оно продолжает производить на свет все больше и больше людей, а мате­риальных благ на всех не хватает — ни еды, ни одежды, ни жилья. Чего оно ожидает? Общество само ставит людей в такое положение, в котором они вынуждены ста­новиться преступниками.

Население мира должно быть сокращено в три раза, если вы хотите, чтобы исчезла преступность.

Но никто не хочет чтобы преступность исчезла, ина­че с ней исчезнут судьи, адвокаты, юристы, парламенты, полиция, тюремщики. Возникнет большая проблема безработицы; никто не хочет чтобы что-либо менялось к лучшему.

Все говорят о необходимости совершенствования общества, но продолжают способствовать его ухудшению, потому что чем жизнь хуже, тем больше людей трудоустроены. Чем жизнь хуже тем больше шансов, что вы будете довольны собой. Преступники нужны для того чтобы вы могли почувствовать себя высоконравственными и достойными уважения людьми. Грешники нужны святым, чтобы те могли по чувствовать, что они — святые Кто был бы святым без грешников? Если бы все общество состояло только из хороших людей, как вы думаете, помнило бы оно об Иисусе Христе в течение двух тысяч лет? Ради че­го? Именно общество преступников хранит память об Иисусе Христе.

Нужно понять одну простую вещь. Почему вы по­мните о Гаутаме Будде? Если были бы миллионы будд, миллионы пробужденных людей в мире, вы бы не об­ращали на них никакого внимания. Чем среди них вы­делялся бы Гаутама Будда? Он бы слился с толпой. Но минуло двадцать пять столетий, и он все еще возвыша­ется — словно колонна, словно горная вершина — над вашими головами.

На самом деле Будда, Иисус, Мухаммед, Махавира — не гиганты, это вы — пигмеи. И каждый гигант заинте­ресован в том, чтобы вы оставались пигмеями, иначе ему не быть гигантом. Это великий заговор.

Я — против этого заговора. Я не гигант и не пигмей; я не преследую интересы ни тех ни других. Я есть я. Я ни с кем себя не сравниваю, поэтому никто не выше и не ни­же меня. Благодаря этому я вижу мир таким, какой он есть на самом деле; личная выгода не искажает мое зре­ние. И вот мой прямой ответ на вопрос о смертной казни: она лишний раз доказывает, что человеку еще далеко до цивилизованности, культуры и знания человеческих ценностей.

В этом мире нет преступников и никогда не было. Да, есть люди, которым необходимо сострадание, но не тю­ремное заключение и наказание. Все тюрьмы должны быть перестроены в психологические центры.